А тот продолжал изображать недоумение.
– Проверка ничего страшного не показала. Налоги мы платим исправно. Есть, конечно, кое-какие долги поставщикам…
– Я говорю о негласной ревизии, проведенной по моему указанию. Кроме того, были проверены твои личные счета в зарубежных банках и счета открытых тобою компаний в офшорных зонах.
– Ничего не понимаю! Ерунда какая-то!
– Эта ерунда станет основной темой внеочередного собрания акционеров, которое назначено на следующую неделю. Решение собрания уже подготовлено и согласовано со всеми участниками. Резолюция проста: вывод Шабанова из состава совета директоров, снятие его с должности председателя правления, передача материалов финансовых проверок в налоговые органы и в прокуратуру.
Пал Палыч выслушал все это, не пытаясь возражать, а когда Рощин замолчал, спокойно произнес в трубку:
– Нет смысла в созыве внеочередного собрания, так как я представлю тебе документы, из которых явствует, что все материальные средства, которые были выведены мною за рубеж, использовались по назначению, то есть пошли на нужды нашего бизнеса. Хоть сегодня смогу тебе и подвезти эти документы. К тому же мне кажется, что ты и сам не веришь в то, что я мог совершить что-то в ущерб нашим общим интересам. Просто мстишь мне за сестру: узнал о нашем романе и решил воспрепятствовать таким образом. А мы с Людмилой любим друг друга.
– Об этом тоже поговорим, но в другой раз. А сегодня только о деле. Кстати, теперь я не имею к холдингу никакого отношения: теперь всеми акциями, ранее принадлежащими мне, владеет Татьяна. Она же и внеочередное собрание проведет и, скорее всего, займет освобожденное тобой место председателя правления.
– Зря ты так, – ответил Пал Палыч без всякой обиды и удивления.
На самом деле Рощин был уверен, что это известие удивит Шабанова более всего. Если к остальному Пал Палыч был как-то готов – уводя деньги за рубеж, он знал, что это рано или поздно станет известно, – то назначение Тани главой холдинга должно было стать для него полной неожиданностью. Но теперь Рощин подумал, что Шабанов, вероятно, предупрежден и об этом. В продолжении телефонного разговора уже не имелось никакого смысла, как и в необходимости срочной встречи. Самое главное прозвучало.
Но теперь на встрече стал настаивать Шабанов, стремящийся оправдаться. Он попросил Рощина дождаться его в офисе, куда подвезет все документы, подтверждающие его полную невиновность в инкриминируемых ему преступлениях. Михаил Юрьевич скривился, когда услышал: о преступлениях сам он ничего не говорил, но точку поставить надо было. И Рощин отправился в офис.
Шабанов сказал: на то, чтобы собрать все документы, ему потребуется три часа, и попросил четыре. Это означало, что Рощину пришлось бы ждать его до десяти вечера. И все же Михаил Юрьевич согласился.
Ожидая Шабанова, он сидел в бывшем своем кабинете, который пустовал с того самого времени, как Рощин решил баллотироваться в депутаты Думы. Сидел за столом и смотрел на знакомые стены, на единственную картину, украшавшую его кабинет, – копию «Апофеоза войны» Верещагина: сложенная пирамидой куча человеческих черепов. Смотреть долго не хотелось. И Рощин разглядывал фотографию, стоявшую на рабочем столе: Таня с годовалым Светиком на руках. Этот снимок сделан давно – еще была жива Ирина. Но фотографии умершей жены на столе не было, и сам же Рощин удивился теперь этому обстоятельству. Может быть, он и не любил Ирину, как должно было, ведь она ухаживала за ним в госпитале, проводя рядом все время, отрывая минуты от других раненых, и потом он сам предложил ей выйти за него замуж. В конце концов, именно Ирина подарила ему сына.
Очень скоро за этим столом будет сидеть Татьяна, а уж она-то обязательно поставит здесь фотографию подруги – в этом Рощин не сомневался. Он вспомнил, как сделал Тане предложение: всего год прошел, как умерла жена, и Татьяна весь этот год жила в его квартире постоянно, потому что Михаил Юрьевич мотался по стране, а ребенка он не доверил бы никому другому. Однажды, отправляясь в очередную поездку, он обернулся в дверях, перед тем как выйти на лестничную площадку, и сказал:
– Таня, я давно люблю вас и ни о чем не прошу, кроме одного – будьте Светику мамой.
Она уже и так была ею, Святослав ее мамой и звал, потому что уже не помнил другую – настоящую.
Таня ничего не ответила, а Рощин потом неделю мучился, а когда вернулся, решил не возвращаться к этому вопросу никогда, потому что уверен был: она его не любит. Уважает, может быть, но любви к нему, той, на которую он хотел надеяться, нет – в этом Михаил Юрьевич не сомневался. Но ведь у нее нет никого! Разве что бабушка, к которой она выбиралась иногда вместе со Светиком. Бабушка приезжала к ней сама куда чаще.
Рощин не спрашивал больше и страдал. Но Таня помнила о том странном предложении и страдания Михаила Юрьевича тоже замечала, и потому спросила однажды:
– Для того чтобы стать Светику мамой, необходимо выйти за вас замуж?
Он кивнул быстро и произнес скороговоркой:
– Я люблю вас, Таня. И если вы откажете мне, то никогда и ни на ком больше не женюсь.
Скорее всего, она подумала, что Рощин бобылем не останется, а новая жена вряд ли смирится с присутствием в доме посторонней, и тогда она не сможет видеть мальчика. А какой мамой окажется другая женщина, еще неизвестно.
– Я согласна, – ответила Татьяна.
И улыбнулась. Но не от счастья, а оттого, вероятно, что своим ответом делала счастливым человека, который любит ее; к тому же принимать подобное предложение с каменным лицом – только давать лишний повод усомниться в искренности ответа.
Потом было скорое бракосочетание в районном ЗАГСе. А свадьбы, как таковой, не было: в городской квартире вокруг небольшого стола сидело не так уж много народа – Михаил Юрьевич и Таня, пара свидетелей – армейский друг Рощина и Лариса Шабанова, сестра жениха Людмила, Пал Палыч.
Первая брачная ночь тоже была, но только не сразу. А в тот вечер, проводив гостей, Рощины некоторое время посидели вдвоем, а потом удалились каждый в свою комнату.
– Я должна привыкнуть к своему новому положению, – объяснила молодая жена и добавила: – Я уже много лет люблю одного человека, который давно живет за границей. Я не могу его забыть.
Михаил Юрьевич и не настаивал. Он и без того был счастлив.
Полюбопытствовал только, не надеясь на ее ответ:
– Кто хоть тот человек?
– Мой одноклассник – Коля Торганов. Он хороший, и ревновать к нему не надо. К тому же я не увижу его теперь никогда.
Но Рощин и не собирался ревновать.
И теперь, сидя в своем кабинете, он смотрел на фотографию жены и сына, ни о чем не думая, кроме как о своем счастье. В приемной работал телевизор, звучали киношные выстрелы и взрывы: герои-полицейские расправлялись со злодеями-мафиози. Был одиннадцатый час. Понятно стало, что Шабанов наверняка уже не приедет: Пал Палыч должен основательно подготовиться к важнейшему в своей жизни разговору, и даже если позвонить ему сейчас, то он придумает кучу причин, чтобы перенести встречу, а скорее всего, вообще не снимет трубку.
