Вообще судьба — странная вещь. Кто бы мог подумать, что я
окажусь в Москве, что смогу купить здесь несколько квартир и стану сравнительно
обеспеченным человеком уже к тридцати пяти годам. Вообще-то я родился в Баку.
Наверно, только в этом уникальном полифоничном городе мог появиться на свет
такой мальчик, как я. С такими корнями и с такой родословной. Папа у меня
полурусский-полуеврей. Его мама — Сара Эпштейн — была неплохой пианисткой и в
тридцатые годы встретила моего деда, Петра Александровича Лютикова,
потомственного дворянина, бежавшего от революции семнадцатого года со своими
родителями в Персию, затем перебравшегося в Баку под защиту англичан и осевшего
здесь после апреля двадцатого, когда в республику вошла одиннадцатая Красная
армия. Мой прадед, Александр Лютиков, довольно быстро умер, и это спасло его
семью. Прабабушка пошла работать в какую-то контору, благо была грамотной, а
два ее сына, среди которых был и мой дед, был определены в среднюю
русско-татарскую школу.
Мой дедушка был, очевидно, человеком одаренным, так как уже
в четырнадцать лет закончил среднюю школу и поступил в институт. После
окончания вуза он пошел работать инженером в проектный институт. Оказалось, что
на их улице жили несколько еврейских семей, переехавших сюда еще в начале века.
Вообще еврейская тема — это всегда очень интересно и очень печально. Погромы в
Молдавии и на Украине вынуждали многих иудеев переселяться подальше. В Баку и в
Тбилиси им оказывали особенно радушный прием. И хотя здесь не всегда было
спокойно, еврейских погромов здесь никогда не было. Может, потому, что в Баку
евреи занимались не столько торговлей, сколько были учителями, врачами,
адвокатами? Более того, они были самыми известными в городе адвокатами,
учителями, врачами, музыкантами. И конечно, их уважали, к их мнению
прислушивались.
Моя русская прабабка, мать моего дедушки, очевидно, ничего
не имела против моей бабушки-еврейки, и довольно быстро, в середине тридцатых,
на свет появился сначала мой отец, которого назвали старым русским именем
Аристарх, а затем и его сестра, которой дали восточное имя Эльмира. Должен
сказать, что дедушку я никогда не видел. Он умер за несколько лет до моего
рождения, но, по рассказам бабушки Сары, человека лучше, чем он, в городе не
было.
Мой отец пошел по стопам своего отца, стал даже главным
инженером проектного института. Бакинцы его уважали, говорили о его
порядочности и честности. В конце пятидесятых он закончил институт и получил направление
в какой-то городок на границе между двумя «братскими» республиками — Арменией и
Азербайджаном. Там он и познакомился с моей мамой. Сейчас, после десятилетней
войны, это кажется невероятным. Война эта не была нужна ни одной из республик,
в последнее столетие на Кавказе, особенно в Азербайджане, было много смешанных
семей. В том числе и армяно-азербайджанских. Азербайджанцы женились на
армянках, армяне брали в жены азербайджанок.
В такой интернациональной семье и родилась моя мама. Ее отец
был азербайджанцем, успевшим в двадцатые годы получить образование в Германии,
а мать — красавица-армянка, в которую были влюблены все мужчины от пятнадцати и
старше. В результате упорной борьбы дедушка отбил у соперников мою бабушку, они
сыграли свадьбу в тридцать пятом, и тогда родилась моя мать. Дедушку
расстреляли через два года. Вспомнили, что он учился в Германии, жил в Европе
и, конечно, шлепнули. По рассказам моей другой бабушки, Клары, это был святой
человек. Я в святых не очень верю, но, очевидно, он был действительно хорошим
человеком. Видел я его фотографии, спрятанные от изуверов из НКВД. Прилично
одет, умные глаза, печальный взгляд. Даже в день свадьбы. Может, он
предчувствовал свою судьбу? Так и получилось, что мама оказалась в семье
единственным ребенком. А бабушка, поседевшая в двадцать шесть лет, всю жизнь
сохраняла трогательную верность убиенному супругу. Есть ли в наше время такие
люди? Или, может, просто я таких не встречал? Бабушку я всегда помню печальной
и тихой. И красивой. Я родился, когда ей было под пятьдесят, и даже тогда наш
сосед дядя Арам пытался к ней свататься.
Теперь вы представляете, какая у меня кровь? Смешение
стольких религий и народов. Конечно, по фамилии я русский и в моем паспорте
записана именно эта национальность, но это наследство от дедушки Лютикова.
Кстати, интересно, почему советская власть расстреляла моего деда со стороны
матери только из-за того, что он учился в Германии, и не тронула другого
дедушку — потомственного дворянина? Странная у них была избирательность.
Я долго над этим размышлял и наконец понял, что к чему. Они
были по-своему правы, и в их действиях просматривается четкая логика. С
дворянином все было ясно. Его можно было шлепнуть в любой момент. А вот выходец
из бедной семьи, мой дедушка Сеид Рагим Алиев был для них по-настоящему опасен.
Он был свой, из обычной рабочей семьи, пользовался уважением соседей. И к тому
же успел повидать мир. В Баку тогда жило несколько крупных меценатов, которые
посылали талантливых ребят на учебу в Европу. Мой дедушка учился лучше всех, и
его заметил известный меценат и промышленник Тагиев. В двадцатые годы, после
учебы во Франции и стажировки в Германии, дедушка вернулся домой. Вот такого и
нужно было давить в первую очередь.
Когда меня обижают, во мне вспыхивает кровь мусульманина,
готового смыть оскорбление кровью. Когда я договариваюсь о делах, во мне
говорят гены семьи Эпштейн — осторожность, расчет, выдержка, терпение. Когда
нужно, я вспоминаю, что я — потомственный аристократ из дворянского рода
Лютиковых. Говорят, что среди наших предков были и польские шляхтичи. И
наконец, когда мне нужно выбрать настоящую девочку, я вспоминаю о вкусе своей
армянской бабушки, которая обладала фантастическим чувством меры и красоты.
Приехав домой, я рано лег спать. День оказался очень сложным.
Откуда мне было знать, что все мои неприятности только начинаются?
Рассказ пятый
На следующий день мне позвонил Никитин. Он успел съездить и
посмотреть на эту парочку — гимнаста и его жену. Поженились они четыре года
назад. Детей у них еще не было. Судя по всему, поженились по любви. Правда,
тогда он был еще чемпионом и, наверное, нравился не ей одной. А потом, после
перелома ноги, вынужден был оставить спорт. Меня немного насторожила эта
история. Получается, что она его не бросила, когда он лишился всего. Нам только
декабристок не хватало. Никитин был разумным человеком, он все узнал. После
того как этот парень бросил большой спорт, он лечился несколько лет. Но врачи
ничего не могли сделать. Это Маресьев мог летать с искусственными конечностями.
Летчику все-таки в первую очередь нужны голова и руки. А когда он танцевал, то
— вы наверняка помните это из книги — протезы натирали ему ноги.
Гимнаст с поломанной ногой бывает в кино, но не в жизни.
Такой не может быть чемпионом мира. В лучшем случае — чемпионом области. Причем
без всяких гарантий на дальнейший успех. Но она его не бросила! А ведь вы
знаете, какими бывают жены у известных спортсменов. Пока он с деньгами и при
славе, все в порядке. Но если начинает проигрывать или, что еще хуже, остается
без денег, то чаще всего ему грозит одиночество.
