— Будь ты проклят, убийца! — гневно прошипел
Арчил. — Думаешь, тебе все дозволено? Я тебя, гниду, своими руками потом
удавлю. Ты теперь мой «кровник». Такого оскорбления я не прощу.
— Хорошо, — согласился Ивар. Казалось, его ничто
не может выбить из колеи. — Посади женщину в нашу машину.
— Сам сажай, — прохрипел Арчил, — но клянусь,
я тебе этого не прощу. Такого оскорбления…
Ивар прошел мимо него к машине. Пустые угрозы его не
интересовали. Это был человек дела. Спокойно, словно в машинах не было боевиков
Арчила, он подошел к автомобилю и, наклонившись, печальным голосом сказал
Валентине:
— Может, вы пересядете в нашу машину?
— Ты кто такой? — ощетинился сидевший рядом с
водителем боевик, но получил толчок в бок.
Подошедший Арчил молча наблюдал, как Валентина выходит из
машины. Ивар шел рядом с ней. Он даже придержал ее за руку, когда из-за
поворота показался микроавтобус. Они перешли дорогу и сели в «Рено» Ивара. Почти
сразу из машины вышел один из людей Ивара и попросил передать вещи Валентины.
Водитель взглянул на Арчила. Тот кивнул головой.
Он смотрел на «Рено» и чувствовал себя последним подлецом.
Ему было горько и обидно, что с ним так обошлись. Но отказать Гогоберидзе
значило не просто подписать себе смертный приговор. Это означало превратиться в
изгоя, стать отверженным, подставить под удар семью, родственников, друзей…
Отказать высшему преступному авторитету, своему земляку, было невозможно. И
Арчил это прекрасно понимал. Он стоял и смотрел, как вещи Валентины грузят в
машину. Затем автомобиль уехал. Сидевшие во второй машине боевики Арчила так
ничего и не поняли. Когда «Рено» скрылся за поворотом, он достал свой мобильный
телефон и набрал номер Лютикова.
— Петр, это Арчил говорит, — убитым голосом сказал
он.
— Что случилось? — спросил Лютиков. — Вы уже
в аэропорту?
— Нет, — выдавил Арчил, — мы в городе. Я
позвонил тебе сказать, что твой друг — подлец. Трус и подлец, Петр. И ты меня
пойми, если сможешь. Простить меня я не прошу.
— О чем ты говоришь? — испуганно произнес
Лютиков. — Почему я должен тебя понимать?
— Я отдал Валентину чужим людям, — сообщил Арчил
непослушными губами, — тем самым, которые были вчера у твоего психолога. Я
еще вчера понял, кто это был…
— Как это отдал? — перебил его Лютиков. —
Почему?! Как ты мог отдать им Валентину?
— Мне приказали, позвонил такой человек, которому я не
мог отказать. Никак не мог.
— И ты отдал им Валентину?! — закричал
Лютиков. — Ах ты, сукин сын! Что ты наделал?!
— Я не смог ее защитить. Прости меня, Петр. Я позвонил
тебе, чтобы сказать об этом. И еще я хочу тебе посоветовать. Уезжай из Москвы.
Иначе тебя достанут. Быстро уезжай. Я знаю, кто был у тебя в офисе. Ты его не
сможешь остановить. И ничего не сделаешь, даже если пойдешь в милицию. Они
придут и убьют тебя даже в кабинете министра внутренних дел. Ты меня понял,
Петр?
Лютиков молчал. Он был раздавлен свалившимся несчастьем,
ошарашен поведением Арчила. Только теперь он начал понимать, с каким Злом
столкнулся и как зыбко его нынешнее состояние.
— Что мне делать, Арчил? — вдруг прошептал
Лютиков. — Ты ведь понимаешь, что они меня в покое не оставят, даже если я
уеду отсюда.
— Не знаю, — мрачно ответил Арчил. — Я ничем
не могу тебе помочь. Прости меня Петр, я не смог ее защитить.
Лютиков отключился. Арчил взглянул на свой телефон и вдруг с
бешенством швырнул его на землю. Куски разбитого аппарата разлетелись вокруг.
— Батоно Арчил, — обратился к нему один из
боевиков, — что с вами?
— Как ты сказал? — обернулся к нему Арчил с
налитыми кровью глазами. — Какой я «батоно»! Я самый настоящий сукин сын.
Я подлец, предавший друга.
Для него была невыносима сама мысль, что он оказался
вынужден предать друга и сдать женщину, пусть даже и проститутку. Это
противоречило его пониманию чести. Для мужчины с Кавказа честь была превыше
всех понятий, существующих в природе. И оказаться предателем было самым
страшным наказанием. Арчил заскрипел зубами от бешенства.
— Убью, — прошипел он, вспоминая Ивара, — все
равно найду и убью этого мерзавца.
Рассказ тринадцатый
Мы уже выходили из квартиры, когда позвонил Арчил. Я ожидал
чего угодно, но такого… Если они смогли отнять Валентину у Арчила, значит, мое
положение аховое. Арчил говорил таким убитым голосом, что я испугался. Представляю,
как они на него «наехали». Я взглянул на часы. У меня оставалось не более часа.
Может быть, Валентину еще можно спасти? Я вспомнил номер, который набирал вчера
у Арнольда Хендриковича, и набрал его снова. Может быть, еще удастся спасти
Валентину.
— Слушаю.
Я вновь услышал этот неприятный голос. У него какой-то
трудноуловимый акцент. Может быть, он прибалт или европеец? Но акцент этот
почти незаметный, легкий.
— Это Лютиков говорит, — торопливо говорю
я, — у вас моя женщина.
— У тебя много женщин, — равнодушно отвечает
убийца.
— У вас моя женщина, — повышаю я голос. —
Значит так, мои условия: кассета за женщину. Встречаемся через час. Ты отдаешь
женщину, я отдаю кассету. Все понял?
— Где встречаемся?
— На Белорусском вокзале. На пятом пути. И учти, ты
должен стоять вместе с женщиной, иначе я к тебе не подойду. Ты меня понял?
— На пятом пути, — повторил убийца, — мы
будем тебя ждать.
Я отключил телефон. Время для Валентины я выиграл. К этому
времени Кира была уже одета. Мы спустились вниз и сели в машину Никитина.
— У нас очень мало времени, — сказал я ему, —
позвони ребятам, собери всех, кто у тебя есть. Пусть едут на Белорусский
вокзал. Там будет убийца с женщиной. Обещаю, что заплачу сегодня по полной
программе. Мне нужны все ребята, кого сможешь найти. Спортсмены, охранники,
рэкетиры, бандиты, словом, все. Ты меня понял?
— Я соберу всех, — кивнул Никитин.
— Пусть соберутся у Белорусского через сорок
минут, — приказал я, — у тебя всего сорок минут.
Представляете, какая у меня клиентура? И сколько мне нужно
иметь знакомых водителей и охранников. Если бы у меня был в запасе хотя бы
день, я бы собрал тысяч пять, не меньше. Но у меня было только сорок минут. И
поэтому их оказалось человек тридцать пять.
Мы подъехали к Белорусскому вокзалу, и я объяснил ребятам
ситуацию. Убийца будет на пятом пути вместе с Валентиной. Бежать ему некуда.
Нужно блокировать все выходы, чтобы мы остались с ним один на один. А как я
буду с ним разговаривать, это мое дело. Ребята все поняли. Они решили, что
приехали на обычную разборку.
Еще через двадцать минут мы были на вокзале. Никитин с Кирой
находились в зале, а я пил пиво, ожидая, когда часы пробьют десять. Кассеты у
меня с собой не было. Зачем нести кассету человеку, которого я собирался убить?
И Арчил не прав, говоря, что я ничего не смогу сделать. Очень даже смогу.
