На пароме девушка перехватила задумчивый взгляд Лохматого, обращенный на мешок, стоящий у перил. Ну да, один пинок, и больше никогда не будет мелкий индеец камнями швыряться.
Даша ухватила Лохматого за руку, одними губами прошептала:
— И думать не смей!
Мешок зашевелился в некотором смятении. Костяк бросил на подругу укоризненный взгляд и заговорил о планах по реализации добытой лодки. Дашу проекты сомнительного обогащения волновали мало — предстояла встреча с Эле, и вполне можно было схлопотать по шее. Вряд ли хозяйка отнесется к бегству Даши снисходительно. И правда, со стороны очень глупо выглядит. Предательски.
Полукровку выпустили на волю у Земляной стены. Выбравшись из мешка и очутившись среди знакомых кустов, дарк пригладил встрепанную шерсть на макушке, встряхнул пыльные лохмотья одежки:
— Всего хорошего. С вами было весьма интересно, — полукровка посмотрел на Костяка, — особенно когда ты хотел меня утопить.
— Тебе показалось, — заверил вор.
— Само собою, — согласился дарк. — Доставшиеся от папаши уши частенько меня подводят. Я такого чуткого слуха явно недостоин. Спасибо, Аша.
— Спасибо тебе, — неловко сказала Даша. — Ты нам очень помог.
Полукровка кивнул и шмыгнул в кусты.
У Старого Рыбного рынка Даша сказала Лохматому:
— Я пойду. Пожалуй, не стоит меня провожать. Эле наверняка будет очень рассержена. Я заслуживаю колотушек, но тебе подворачиваться под руку хозяйки совершенно незачем.
— Она не будет драться. Она очень расстроилась и…
— И оторвется на мне, — со вздохом закончила Даша, — и будет совершенно права.
— Она расстроилась и, кажется, плакала. Сама прислала за мной мальчишку на Бобовую улицу. Эле за тебя боялась…
— Очень трогательно, — буркнула Даша. — Спасибо ей. И тебе спасибо, что пришел на реку. Хотя я и не просила. Ты, Лохматый, неплохой парень, хотя некоторых вещей абсолютно не понимаешь.
— А ты меня научи, — с некоторым вызовом предложил Костяк. — Научишь меня понимать, а я тебя научу нормально держать нож, пока ты все пальцы себе не поотрезала. Кстати, когда добиваешь людей, запрокидывай им голову и сама держись сзади — кровь не так хлестать будет.
— Заткнись немедленно! — Даша побледнела. — Надеюсь, мне никого никогда не придется резать. Разве что куриц. Эти моряки уродские получили свое, и я хочу об этом забыть.
— Хм, вряд ли у тебя получится. Ты… — Лохматый запнулся, подбирая слова, — ты бешено злая внутри.
— Может быть, — Даша разглядывала уличную пыль под ногами, — но я не хочу быть такой. То, что я сделала, — дурно. Я буду благодарна, если ты об этом забудешь.
Костяк почесал затылок:
— Попробую. По крайней мере, попробую тебе об этом не напоминать. Ты странная. Могу я зайти вечером?
— Не нужно, — сухо сказала Даша. — У меня будет полно дел. С Эле придется объясняться. И мне нужно забыть, как ты собирался утопить полукровку как несчастного кутенка. Это нечестно. Он был на нашей стороне.
— Сейчас да. А в следующий раз? Так или иначе, он остался целехоньким. И должно быть, еще немало черепов разнесет, как гнилые помидоры, — мрачно заметил Костяк. — Да пусть клыкастые боги Холмов сами с ним разбираются. Даша, после этой ночи я думал, что ты меня простила. Мы могли бы сходить в «Треснувшую ложку». Там у меня…
— Подожди, — удивилась Даша, — а что такого ночью случилось? Я заснула, как в пропасть провалилась. Что там у тебя с полукровкой стряслось?
Костяк посмотрел на подругу, подтянул испачканные штаны:
— Да, Даша-Аша, оказывается, ты и врать умеешь. Как взрослая. Экий ты у меня перевертыш…
ГЛАВА 4
Кожа выглядела припухшей и красной, но ни гноя, ни безобразных выпуклостей на предплечье заметно не было. Шрам, темные черточки швов — не очень эстетично, но и уродством не назовешь.
Эле с очень странным выражением на лице разглядывала собственную руку. Даша на всякий случай отодвинула подальше остатки не без труда срезанной гипсовой повязки. Разъярится хозяйка — можно и по макушке схлопотать разлохмаченным лубком.
— Шрам будет, — пробормотала Эле. — Знак навроде.
— А ты как хотела? — обиделась Даша. — Такая операция сложная. Вот швы снимем, и почти незаметно станет.
— Ты о чем болтаешь, девчонка? — с отсутствующей улыбкой прошептала Эле. — Ведь двигается, почти не болит. Червей нет.
— Ты что, Эле? Какие черви? — в ужасе пролепетала девушка.
— В прошлый раз были, — заметила хозяйка, с блаженством поглаживая починенную руку. — И черви были, и гной. И воняло дохлятиной. Ваша правда — истинный колдун ваш док Дуллитл. Смотри, совсем как новая рука.
Даша неопределенно пожала плечами. Доктор Дуллитл свое дело знал, тут спору нет, но шрам мог бы быть и поменьше. И шов поаккуратнее. Хотя если вспомнить, что эскулап творил с несчастными костями… От одного скрипа пилы можно в обморок грохнуться.
— У тебя теперь одна рука, наверное, чуть короче будет, — нерешительно сказала Даша. — И ты с ней осторожнее, пока окончательно не срослась.
— Да я теперь всю жизнь ее беречь буду, — с отсутствующей улыбкой заверила Эле. — Две руки — это же… ну, счастье, что ли? А я, дубина деревенская, еще такому лекарю не верила. И тебе не верила. Вот я задница тупая. Отпраздновать нужно. Даша, сходи за персиковым ширитти. Для такого дела «короны» не жалко.
— Не сегодня, — воспротивилась Даша. — Сейчас шрам настоем промоем, коньяком протрем, забинтуем. А праздновать будем, когда швы снимем. Мало ли что, вдруг воспалится? Или подвижность вернется не полностью.
— Ну и скучная ты девка, — засмеялась Эле. — Руку я разработаю — это я умею. Без спешки, конечно. А вот ты радоваться никогда не научишься. Футляр с моей руки сняла — скучная. Деньги зарабатываешь — скучная. Отомстила за себя — и то вялая, как та рыба лежалая. И что только Костяк за тобой бегает?
— Он за мной не бегает, — буркнула Даша. — Уже четыре дня и носу не показывает.
— А ты повыше свой собственный нос задирай. Воительница слезливая. Победили, так и отпраздновать по-человечески можно было. Парень полез тебя выручать, не посмотрел, что глупее тебя девки во всем городе не сыскать. И что тебе, дурной писарше, в голову пришло? Была бы я действительно твоей мамкой, ты бы у меня месяц сидеть не могла…
Даша поспешно придвинула миску с настоем горькой чистокожки. Ругаться Эле могла бесконечно долго. Тогда, по возвращении из победоносного похода, девушка схлопотала всего две затрещины. Ничтожно мало, если судить по накалу словесной бури. Так на Дашу еще никогда не орали. Если судить по совести — мало орали. Спас порезанный палец и полная покорность. Даша и сама знала, что поступила бессовестно и изумительно глупо. Ну теперь уж зачем вспоминать? Быстрей бы та кровавая история забылась. Знакомый дворик, очаг, горшки… Фрукты вот сушатся. Как поверишь, что ты в людей ножом тыкала?
