Доктор Оливейра встал.
— В таком случае я навещу вас в Лиссабоне, миссис Камерон.
Нэнси улыбнулась, пожала ему руку и, накинув на плечи шаль, вышла в сад.
Теперь Нэнси уже не одевалась с особой роскошью на коктейли и обеды, устраиваемые в отеле, так как больше не посещала их. Время от времени она обедала с друзьями: Феликсом, Венецией, иногда с Костасом и теперь уже, по-видимому, присмиревшей Мадлен. Часто заходили султан и Мариса и сидели на ее террасе, попивая коктейли, прежде чем присоединиться к жаждущей удовольствий толпе в холле. Мариса ухитрилась сделать то, что Нэнси считала невозможным, — представить бой быков в новом, более приемлемом свете.
— Я ненавижу это зрелище, — сказала Нэнси как-то вечером, когда они сидели в сумерках. Вокруг ламп кружились насекомые, а на столе стоял джулеп — прекрасный напиток из коньяка с водой, сахаром и льдом, заменивший бесконечный поток шампанского. — Это вроде охоты на лис. Очень жестокий вид спорта.
Султан засмеялся:
— Я думал, вы наполовину англичанка. Как вам может не нравиться национальный вид спорта?
— Это спорт только для определенной части английского общества. Мое американское воспитание оказало пагубное воздействие, чем были очень обеспокоены родственники с материнской стороны. Я никогда не принимала и не буду принимать участия в охоте на лис.
Тут вмешалась Мариса:
— Охота на лис не требует ни умения, ни храбрости. Надо только научиться сидеть на лошади, на что способен даже ребенок. В бое быков матадор рискует жизнью. — Глаза ее загорелись. — Когда я вонзаю в шею быка бандерильи и спешиваюсь, чтобы убить его, я стою на арене один на один с разъяренным животным. А затем… — ее тонкое тело напряглось, словно она действительно находилась на арене, — а затем вонзаю свою шпагу ему в затылок, и бык мертв, а я жива!
Нэнси вздрогнула.
Мариса возбужденно продолжала:
— Каждый бык рожден для того, чтобы в конце концов быть убитым человеком. Быки для корриды живут в прекрасных условиях и умирают с почестями, не то что быки, которых разводят на мясо. Они не знают ни славы, ни почета. Быки для корриды живут на свободе пять-шесть лет, а не два года, как другие. Они умирают в бою. Их осыпают цветами. Им аплодируют тысячи людей. Будь я быком, то, конечно, предпочла бы арену, чем жалкую участь домашнего скота, которого должны прирезать, чтобы съесть!
Стук в дверь испугал Нэнси. Она обещала Санни встретиться за коктейлем и надела нарядное платье в восточном стиле, подаренное ей султаном. Затем вспомнила о Вильерсе. Она просила его заказать ей билет на пароход до Лиссабона.
Мария открыла дверь, и в комнату решительно вошел Рамон. Его появление произвело ошеломляющее впечатление.
Марии не надо было говорить, чтобы она удалилась. Она выскользнула через все еще открытую дверь. Неужели миссис Санфорд рассказала сыну о состоянии миссис Камерон? Пресвятая Мария, что она наделала? Мария поспешила на поиски Луиса, чтобы найти утешение в его объятиях, в которых, как она знала теперь, никогда не бывало другой женщины.
Нэнси присела на стул у туалетного столика. Силы оставили ее. Рамон продолжал стоять, расставив ноги и нахмурив лоб. В уголках его рта пульсировали маленькие жилки. Он был одет для обеда в белый смокинг и роскошную рубашку, украшенную кружевами, которые были скорее к лицу женщине, нежели мужчине. Однако на Рамоне они выглядели великолепно. Гофрированные манжеты вокруг запястий подчеркивали его мужественность. На запонках сияли большие бриллианты. На мизинце левой руки пылал, как огонь, красный рубин. Его обычная небрежность, граничащая с наглостью, сменилась натянутостью, которая лишила Нэнси присутствия духа. Он выглядел как зверь, приготовившийся к прыжку.
Сердце Нэнси забилось быстро и неровно, и она подумала, что вот-вот упадет в обморок. Она сидела совершенно неподвижно, уронив руки на колени. Надо прийти в себя и успокоиться. В порту много кораблей, направляющихся в Лиссабон. Завтра в это время она будет на борту одного из них. Она в последний раз страдает от их встречи. В последний раз видит отца своего ребенка.
— Выходи за меня замуж, — сказал Рамон, и в его голосе не было ни мольбы, ни просьбы. Это был приказ.
Нэнси так и не смогла овладеть собой. Ее дыхание стало прерывистым.
— Я не могу. Извини. — Она сказала это так, будто отказывалась от приглашения на обед.
Глаза Рамона были ужасны.
— Соглашайся выйти за меня или я уйду и сделаю предложение Тессе Росман!
— Нет! — Прежде чем она овладела собой, с ее губ сорвался мучительный стон. С отчаянием в глазах Нэнси прижала руку к своему бешено бьющемуся сердцу.
Рамон подошел к ней и встал на колени, взяв ее за запястья и глядя прямо в глаза.
— Почему? Ради Бога, Нэнси, почему? Я не верю тому, что ты рассказала мне о своих любовных связях. Это просто смешно. Я отказываюсь верить в это и никогда не поверю! Даже на краю могилы я не поверю в то, что ты мне сказала! У тебя никогда не было других мужчин. Я знаю, потому что следил за тобой каждый день, каждый час. Ты любишь меня, Нэнси. Я это знаю!
— Нет… — Крик вырвался из самой глубины ее души. — Нет!
Рамон поднялся на ноги, возвышаясь над ней, обезумевший от гнева, непонимания и страсти.
— Я не верю тебе, Нэнси. Не… верю!..
Она молчала, не находя слов.
— Будь ты проклята! — яростно выкрикнул он. — Тесса Росман во сто крат лучше тебя! Ты оказала мне большую услугу, Нэнси. Благодарю!
Он ушел.
— Рамон… — прошептала она, но дверь за ним уже захлопнулась. Нэнси напрягла всю свою волю, чтобы не двинуться с места и не броситься следом. Прошло несколько секунд, затем минут. Ее внутренняя борьба закончилась. Она осталась в комнате. Не побежала за ним с его именем на устах через мраморные холлы отеля. Но это была пиррова победа.
Нэнси отменила коктейль с Санни и приказала Марии укладываться. Пришел Вильерс, и Нэнси, побледнев, вздрогнула. Лайнер отправлялся в Лиссабон утром. Почти все отдельные каюты первого класса были заняты, но одна все-таки нашлась. Нэнси решила узнать, есть ли связь между Лиссабоном и Нью-Йорком. Рамон не должен догадаться, что Лиссабон — конечный пункт ее путешествия. Вильерс дотошно доложил ей о датах и времени отплытия пассажирских кораблей и предложил заказать каюту. Нэнси отказалась. Она сама сделает это в Лиссабоне. Затем поблагодарила Вильерса и отпустила его.
На следующее утро она встала рано, коротко попрощалась с удивленной Джорджианой, Бобо и Венецией и оставила записку князю Васильеву. Затем в десять часов в сопровождении только Марии незаметно вышла из отеля через боковой выход. Ее чемодан с золотыми монограммами был аккуратно уложен в багажник «роллса». Темные очки скрывали ее лицо.
В половине одиннадцатого Вильерс попытался добиться приема у миссис Санфорд, но ему было отказано, как и всем прочим в последнее время. Однако он, к необычайному удивлению персонала отеля, продолжал настаивать. Без четверти одиннадцать его приняли. В одиннадцать к постели матери позвали Рамона.
