Нэнси взглянула на него, слегка нахмурив брови. Она не слишком хорошо знала своего кузена. Несколько последних дней были, пожалуй, самым длительным периодом ее общения с ним. Когда она и Джек путешествовали во время медового месяца по Европе и посетили родовое гнездо ее матери, Вир был настроен очень враждебно. После смерти бабушки не стало повода посещать Молсворс, и в последующие приезды в Англию она всегда останавливалась в «Ритце». Вир всегда оставался для нее загадкой, что вызывало сожаление, поскольку он был весьма привлекательным.
После прибытия лайнера в Саутгемптон и после того, как она устроилась в своем обычном номере в «Ритце», ею овладело сентиментальное чувство, будто она совершала паломничество в Молсворс. Вир просил ее остаться, но Нэнси отказалась, поясняя, что прибыла в Англию всего на несколько дней проездом на Мадейру. Вир был в восторге и поделился своими планами. В конце недели он вместе с друзьями собирался отправиться на Канары на своей яхте «Рослин», предназначенной для дальних морских путешествий. Мадейра лежала на пути их следования. В течение короткого промежутка времени до отплытия, после того как Нэнси согласилась, большая компания приглашенных Виром друзей, включающая Фолкнеров, Каселсов, лорда и леди Данледин и лорда Класмара, стала редеть буквально с каждым днем. Каселсы приболели, Фолкнеров задержала предстоящая судебная тяжба, члена палаты лордов из числа газетных магнатов оторвали дела где-то в другом месте, а лорд и леди Данледин просто не явились. Вир ничуть не беспокоился по этому поводу. Команда «Рослин» была на месте, и яхта отплыла в назначенное время.
Глядя на то, как он сидел, подставив лицо солнцу, с легкой улыбкой на губах, Нэнси уже не сомневалась, что намеченная компания на борту «Рослин» была попросту выдумкой Вира. Не собирайся она на Мадейру, Вир никуда бы не поплыл, и если верны ее предположения, то он подготовился к путешествию довольно быстро. По-видимому, запасов продовольствия на яхте было вполне достаточно, поскольку нельзя было сказать, чтобы судно куда-то спешило.
После заснеженного Нью-Йорка, холодного и сырого Лондона ласково пригревало солнышко. Нэнси оправила свой жакет и подумала, закончит ли она когда-нибудь письмо Верити. Это была не очень-то приятная задача, и она с радостью отвлеклась от этих мыслей, когда Вир продолжил беседу.
— От чего ты бежишь, Нэнси? — лениво спросил он.
Это был его первый вопрос, касающийся ее личной жизни.
— Ни от чего, — ответила она без колебаний. — Я хочу провести последние несколько недель, глядя в лицо своей судьбе, а не убегая от нее.
Его серые глаза тепло смотрели на нее.
— В самом деле?
— Да, именно так.
— Жаль. Я надеялся, что ты больше мне доверяешь.
Нэнси не могла понять, шутит он или нет.
— О каком доверии ты говоришь? — спросила она осторожно.
Он пожал плечами:
— Почему ты путешествуешь одна? Почему глаза твои становятся такими грустными, когда ты думаешь, что никто не смотрит на тебя? И почему, по-твоему, я ни разу не упомянул имя Клариссы?
— Почему же?
— Потому что уже не помню, когда в последний раз видел ее.
— Извини.
— Не стоит извиняться. Сейчас она в Индии. А до этого была в Марокко.
И хотя говорил он об этом с легкостью, его губы сурово сжались. Вир был на год старше Нэнси и на три года старше Рамона. Он был высокого роста и очень элегантен. Его гладкие светлые волосы и безупречные усы напоминали аристократичного Дугласа Фэрбенкса, а манера держаться говорила о принадлежности к определенному социальному классу. Его самоуверенность явно контрастировала с чувственностью Рамона. При воспоминании о Рамоне Нэнси ощутила острую боль в сердце. Она не заглядывала в газеты с тех пор, как уехала из Бостона, опасаясь, что наткнется на его фотографию. Представлять, что он делал, с кем проводил время, было для нее невыносимой пыткой. Сотни раз Нэнси думала, правильно ли поступила, уехав на Мадейру, и приходила к одному и тому же ответу. Ни в Бостоне, ни в Вашингтоне она не смогла бы жить. Молсворс никогда не был ее домом, и даже гостеприимное приглашение Вира ничего не меняло. Перспектива поездки на Ривьеру вызывала у нее озноб. Ее коробила напускная веселость небольшого замкнутого общества на Кэп-Феррате и Кэп-Антибе. Нью-Йорк и Вашингтон гудят от сплетен. Все это не устраивало ее. Ей хотелось побыть в одиночестве..
Вир увидел, как в ее глазах отразилось страдание, а прекрасные полные губы сжались. Она явно не желала открыться ему. Он подумал, не связано ли ее угнетенное состояние с замужеством Верити, и небрежно заметил:
— Приятель из министерства иностранных дел просил меня поехать с ним в мае в Германию. Он хочет посетить Саар. В этом году референдум должен определить будущее этой области, и нам надо присмотреться и решить, что выгодно Великобритании. Почему бы тебе не поехать с нами?
— Нет, нет. — Нэнси невольно вздрогнула и плотнее запахнула жакет. Поездка в Германию — это конец ее надеждам сохранить спокойствие Верити в ее новом доме.
Вир внимательно наблюдал за ней и понял, что, несмотря на тревогу по поводу замужества дочери, не это истинная причина переживаний Нэнси, так явственно отразившихся в ее глазах всего несколько мгновений назад. Скорее всего здесь замешан мужчина, и ему надо было сразу догадаться об этом.
Он сжал ручки кресла, затем усилием воли заставил себя расслабиться и придать легкость и веселость голосу, рассказывая старые истории о своем пребывании в Германии.
Нэнси была первой женщиной, по которой он страдал в юности. Ему было тогда восемнадцать, и чувствовал он себя ужасно неловко. Ей же было семнадцать, и ее веселости хватало на весь Молсворс. Даже сейчас он помнил, как ненавидел самодовольного американца, ставшего ее мужем. При ней же у него отнимался язык. Только в своем воображении он мог сказать ей все, что хотел, и только в его воображении она отвечала ему. Он начал, заикаясь, рассказывать ей анекдот об отеле «Адлон» в Берлине. Память о его юношеских переживаниях была еще достаточно жива, и пламя желания вновь охватило его. Тогда он был. слишком глуп, неловок и не мог сказать ей что-либо внятное. Теперь он стал другим.
Вир продолжал рассказывать о Берлине двадцатых годов и удивлялся тому, как мало изменилась Нэнси. Ее мягкий, бархатный голос все так же действовал на него. Он не мог оторвать взгляд от ее полных подвижных губ. Ее некогда длинные волосы теперь были по моде коротко подстрижены, подчеркивая красоту глаз и овала лица.
Небо стремительно затягивалось тучами, и Вир встал.
— Становится прохладно. Пойдем вниз и выпьем бренди.
Когда они спускались по трапу, он взял ее за руку.
— Нэнси… — Слова застряли у него в горле.
Ничего не понимая, она обернулась, скользнув по нему быстрым, слегка насмешливым взглядом. Вир ощутил легкий, едва уловимый аромат ее духов.
Он осторожно взял Нэнси за талию и придвинулся ближе, заключая в свои объятия. Улыбка исчезла с ее лица, а в глазах появилось сначала изумление, а затем панический страх.
