— Если бы только… — прошептала она. — Если бы только… — Эти слова она повторяла много лет, и это были самые горькие для нее слова в английском языке. Когда она закрыла глаза и уснула, на ее все еще густых ресницах блестели слезы.
* * *
— Мадам, скорее! Там английская виконтесса!
Нэнси тотчас обернулась. Маленькая служанка бежала к ней через лужайку. Они чуть было не столкнулись головами.
— Это ужасно, мадам! Просто трагедия! Такое несчастье!
Нэнси постаралась придать лицу спокойное выражение. Что бы там ни было, вряд ли это хуже того, что ей пришлось увидеть в спальне Хелен Бингам-Смит. Но сострадательные выражения лиц окружающих на ее пути в просторные комнаты виконтессы заставили Нэнси засомневаться, так ли это на самом деле.
— Это наша самая ценная клиентка, — сказал Вильерс, утратив свое обычное хладнокровие. — Кажется, ничего нельзя исправить…
— Я покончу с собой! — пронзительно кричала служанка виконтессы. — Я скорее убью себя, но не допущу, чтобы такое произошло с ее светлостью. Как она может обвинять меня в подобных вещах? Я покончу с собой!
Нэнси чувствовала, что вряд ли справится с двумя попытками самоубийства в течение суток.
— Отхлещите ее по щекам и дайте немного бренди, — сказала она секретарю Вильерса, не останавливаясь.
— Это оскорбление, — говорил виконт, расхаживая по роскошной гостиной. — Это просто надругательство! Богохульство!
Виконтессы нигде не было видно.
— Что случилось? — спросила Нэнси, затаив дыхание.
Не было видно ни крови, ни следов насилия.
— Мою жену оскорбили! Над ней надсмеялись и унизили ее.
Нэнси была поражена этим словоизвержением. Она не помнит, чтобы виконт когда-либо произносил более двух слов подряд.
— Могу я видеть вашу жену?
— Видеть ее! Видеть! Скоро все увидят ее! Этого не избежать! Мы пробовали все. Мыло, шампунь, даже средство для чистки ванны! Ничто не помогает!
Нэнси решила, что нет смысла ждать, когда виконт придет в себя и сможет все спокойно объяснить. Она прошла через гостиную и постучалась в дверь спальни. В ответ раздался пронзительный крик, который потряс Нэнси больше, чем истеричные вопли служанки и гневные тирады виконта. Такой крик никак не мог исходить от всегда хладнокровной, светловолосой, элегантной, чрезвычайно бесстрастной Серины, виконтессы Лоземир. Крик снова повторился. Нэнси почувствовала, что у нее вспотели ладони, когда она повернула ручку и открыла дверь.
Две перепуганные служанки наполняли тазы мыльной водой. Судя по промокшим платьям, они делали это уже не раз. Вода заливала пол ванной. Кругом были разбросаны использованные полотенца. Виконтесса, выпрямившись, сидела на стуле с остановившимся взглядом. Волосы ее были испещрены ужасными зелеными пятнами. Нэнси качнулась и вынуждена была ухватиться за дверь, чтобы не упасть.
— Что это?..
— Это шампунь, — робко пояснила одна из служанок. — Служанка ее светлости намылила ей голову шампунем и…
— Я буду жаловаться! — Голос виконтессы звучал хрипло и отрывисто, словно пародия на ее обычную вялую речь. — Я буду жаловаться! — Казалось, она была не способна сказать что-либо другое.
Нэнси послала служанку за парикмахершей отеля. Та изучила пузырек с шампунем и сообщила, что туда добавлен какой-то краситель, но производитель шампуня не виноват. Затем сказала несколько утешительных слов виконтессе, но та все никак не могла успокоиться:
— Я буду жаловаться!
Серина Лоземир повторяла одни и те же слова как автомат. Парикмахерша попробовала несколько раз намылить ей голову другим шампунем и прополоскать. Но раз от раза волосы виконтессы становились все зеленее.
Виконт решил обратиться за помощью еще к кому-нибудь. «Аквитания» уже ушла, но оставались Каррингтоны. Их яхта стояла у причала. Они, конечно, не собирались прерывать свой отдых, но в связи со случившимся дорогая Серина, разумеется, будет немедленно доставлена в Лондон.
Восемьдесят мест багажа, сопровождавших виконтессу, были мгновенно упакованы. Служанка-француженка, все еще пребывавшая в истерике, мало чем могла помочь хозяйке. Ее светлость одели другие служанки отеля и спешно подобрали ей подходящий головной убор. Любимые виконтессой шляпки в форме колпака не годились для того, чтобы спрятать ее волосы, не только позеленевшие, но и слипшиеся. Модные маленькие шляпки-таблетки тоже были бесполезны, как и украшенные цветами широкополые шляпы. В конце концов отыскали глубокую шляпу а-ля Грета Гарбо и упрятали под нее редкие пучки зеленых волос.
— Я буду жаловаться! — твердила виконтесса, направляясь из своего номера в сопровождении мужа и галантного Виктора Каррингтона к его автомобилю.
Несмотря на распоряжения Нэнси и предусмотрительность Вильерса, вдоль всего пути виконтессы выстроились служанки, камердинеры, лакеи и официанты. Князь Васильев наблюдал за шествием с явной насмешкой, графиня Запари — с сочувствием, Мадлен Манчини — со злорадством, а Лавиния Мид — с недоверием. Мария смотрела на все это с едва заметной самодовольной улыбкой. Теперь ей осталось заняться только миссис Пеквин-Пик.
— Я буду жаловаться! — Голос виконтессы все еще слышался, даже когда ошеломленный шофер уже закрыл дверцы автомобиля. Мария вернулась в Гарден-свит. С миссис Пеквин-Пик, пожалуй, будет потруднее, чем с графиней и виконтессой. Надо придумать что-нибудь более существенное, чтобы отправить эту огромных размеров американку назад, в Миннесоту. Мария слегка улыбнулась. Она добьется своего. Цель оправдывает средства. Луис, может быть, недостаточно хороший муж в материальном отношении, но Мария решила выйти за него. Конечно, за ним надо внимательно следить, впрочем, как и за любым другим мужчиной. И она, напевая, начала обшивать великолепными французскими кружевами подол одной из нижних юбок Нэнси.
* * *
— Ужасно путешествовать без виски, — мрачно пробормотал Симас Флэннери, облокотясь на поручень «Иль де Франс».
Чипс бросил окурок сигары в пенящиеся за кормой волны.
— Будем считать, что это каникулы. Мэр тоже имеет право на отдых.
— Но не накануне выборов, — произнес Симас, и это прозвучало как мрачное пророчество.
Чипс поднял воротник своей каракулевой шубы.
— Выборы неплохо подготовлены. По сути, оппозиции не существует.
— Она есть, и твой противник, пользуясь моментом, сейчас потирает руки. Я даже слышу, как он публично вопрошает, кто оплатил поездку мэра в Европу да еще в каюте первого класса этого плавучего дворца.
— Я лично оплатил этот рейс, — самодовольно произнес Чипс. — Пусть он копает под меня, пока не достигнет Австралии, но ему не удастся найти ничего предосудительного.
— Это безумие, — снова повторил Симас.
Чипс чувствовал себя весьма беззаботно. Его шестое чувство в политике никогда не подводило его. Он задумал посетить Европу и нашел способ, как обратить эту поездку в свою пользу. Его соратники будут рассказывать о его встречах с членами британского парламента, о его личной оценке работы Лиги Наций. Они будут шуметь об этом до тех пор, пока бос-тонцы не получат достаточно ясного представления о том, что их мэр занимается не только городскими проблемами, но и имеет широкие международные связи. И если он каким-то чудом проиграет выборы мэра Бостона, то использует поездку в Европу для подготовки выборов губернатора штата. При этом он воспользуется случаем повидать Зию и свою дочь. Правда, Мадейра не значилась объектом его посещения ни в одном пресс-релизе. Его расставание с Нэнси было мучительным. Он просто обезумел и вел себя как слон в посудной лавке. Ему хотелось вернуть Нэнси домой. Вокруг нее вращалась вся его жизнь. Ее место было в Бостоне, Хайяннисе или Вашингтоне. Там, куда можно было легко дозвониться по телефону или быстро добраться на автомобиле. Ее поведение в тот день, когда она покинула Бостон, напугало его. Это была уже не та маленькая девочка, которую он всегда мог уговорить. Это была женщина с измученными глазами и отрешенным видом, ужаснувшим его. Роман с Санфордом, по-видимому, оказался мимолетным, но нанес ей страшный удар. Похоже, это сломало ее, и она очень изменилась.
