Нэнси продолжала смотреть вдаль.
— Твои адвокаты в Америке. Это не очень-то удобно для скорейшего завершения бракоразводного процесса.
Его сильные руки схватили ее за запястья. Лицо приобрело суровое, непреклонное выражение, и Нэнси поняла, что сейчас с Рамоном бесполезно спорить.
— А зачем ты вызвал доктора? — спросила она беспомощно.
— Серрадо недоволен твоим состоянием, так же как и я. Доктор Оливейра скоро сможет дать ответ, все ли у тебя в порядке. Я больше не хочу слышать заверения по поводу твоего железного здоровья. Я им не доверяю. Ты будешь убеждать меня, что совершенно здорова, даже на смертном одре.
— Сайри, — сказала она слабым голосом, не в силах смотреть ему в глаза. — Где она сейчас?
— Она с Чарльзом Монткалмом.
— С Чарльзом!
Рамон засмеялся, ослабив свои пальцы на ее запястьях:
— Уверяю тебя, этот истинный англичанин ведет себя как сама добродетель. Он диктует ей длинные письма к Рамсею Макдональду и Болдуину. Чарльз гораздо более осведомлен о политической ситуации в Европе, чем они. Однако за исключением Черчилля в данный момент никто не уделяет ему должного внимания. Чарльз пытается представить события в черно-белом цвете и вывести ведущих политиков из оцепенения, пока еще не слишком поздно. Он моряк, и война кажется ему неизбежной, чего не понимают гражданские люди и министры, сидящие в своих уютных кабинетах в Уайтхолле.
— Война? — Нэнси побледнела. — Уверена, что это безответственные разговоры.
Подали еще кофе. Когда они снова остались одни, Рамон осторожно заметил:
— Не стоит закрывать глаза на то, что происходит в Германии и Австрии. Я знаю, что брак твоей дочери очень беспокоит тебя, но надо смотреть фактам в лицо. В Вене проходят массовые демонстрации, где нацисты публично заявляют, что намерены установить контроль над всей страной уже в этом году. При этом без кровопролития вряд ли обойдется. Феликс рассказывает, что, когда в театре начался спектакль по пьесе Бернарда Шоу «Тележка с яблоками» и открылся занавес, на сиене развевалось установленное каким-то нацистом огромное знамя со свастикой, и представление едва не сорвалось.
Нэнси взволнованно сжимала руки на коленях. Она подумала, что будет, если Рамон узнает, что ее зять — фанатичный последователь Гитлера и законченный нацист.
На залитой солнцем террасе стало неожиданно тихо. На горизонте появилась «Иль де Франс». Но мысли Нэнси были настолько заняты Австрией, Германией, Верити и Дитером, что она даже не заметила приближающееся судно.
— В Австрии царит хаос, Нэнси. Спроси Феликса. У него там дом, но он не хочет туда возвращаться. По его мнению, фашисты через несколько месяцев или даже недель добьются своего.
— Прекрати, Рамон! — Нэнси закрыла уши руками.
Осторожно, но настойчиво Рамон отвел ее ладони. Его суровое лицо было мрачным.
— Я говорю тебе все это, Нэнси, потому что люблю тебя, а поскольку твоя дочь в Германии, ты должна знать, что может произойти в будущем. В Австрии уже идет гражданская война.
— Но в Германии сохраняется стабильность!
— Именно Германия способствует хаосу в Европе. — Со стороны бассейна послышался громкий смех Костаса. По тропинке среди кустов бежала графиня Запари. Лицо ее сияло, как после встречи с любовником. Официант нес поднос с охлажденными коктейлями. Среди такого безмятежного окружения их беседа казалась странной и нереальной.
На террасу вышла Джорджиана Монткалм.
— По словам Чарльза, — сказала она, присоединяясь к ним, — над Западной и Центральной Европой сгущаются грозовые тучи войны, и чем они мрачнее, тем беззаботнее и безрассуднее мы себя ведем. Чарльз говорит, что он кричит как одинокий путник в пустыне. Венеция считает его сумасшедшим, но это не так. На твоем месте, Нэнси, я бы увезла свою дочь из Германии назад в Америку. Сейчас во всем мире это самое безопасное место.
— Муж моей дочери немец, — тихо сказала Нэнси.
— Тогда забери и его. Он ведь не может одобрять того, что там происходит, не так ли?
Нэнси нетвердо поднялась на ноги.
— Мой зять полностью поддерживает Гитлера, — сказала она и пошла в свою темную спальню.
Рамон был очень мрачен, Джорджиана — в ужасе.
— Я пойду к ней, — сказала она поспешно. — Как я не подумала… Такого со мной еще не бывало…
Нэнси сидела за туалетным столиком, тщательно пудрясь и подводя губы.
— Извини, дорогая. Я вела себя бестактно.
Нэнси опустила пуховку, рука ее дрожала.
— Мой зять — нацист. Я не могу поверить, что он может быть таким, если Гитлер не заслуживает уважения.
— В таком случае будем надеяться, что Чарльз ошибается, — сказала Джорджиана, хотя вовсе не была убеждена в этом.
— Ты не веришь, что он такой? — Темно-фиалковые глаза Нэнси смотрели тревожно.
— Нет, — откровенно призналась Джорджиана и решила сменить тему. — У причала стоит «Иль де Франс», и я умираю от желания побывать на ее борту. Бобо плавала на этом корабле в девичестве и говорит, что интерьеры судна выдержаны в футуристическом стиле и там все очень, очень по-французски. Обшивка из светлого дерева, скрытое освещение.
— О Господи! — воскликнула Нэнси. — Там, на борту, мой отец.
— Я думала, ваши отношения с отцом настолько тесны, что граничат с кровосмешением. Почему же теперь они стали прохладней?
— Мои отношения с отцом всегда были отношениями послушной маленькой девочки с нежным родителем, — сухо сказала Нэнси. — А когда маленькая девочка перестала быть послушной, родитель перестал быть нежным.
Джорджиана отвела глаза и сказала:
— Пойду к Чарльзу. Эта бедная Гизон пишет уже с половины восьмого утра. Встретимся в холле через десять минут.
Рамон стоял у балконных дверей, расставив ноги и уперев в бока руки. Солнце освещало его сзади, и она не видела его лица, только контуры мускулистого тела и непокорную темную шевелюру.
— Я не хочу идти на пристань, — сказала она. — Не хочу видеть его. Давай уедем куда-нибудь вдвоем.
Это было немного похоже на его мольбу тогда в Хайяннисе.
— Мы не можем сделать это, любовь моя. «Кезия» на пути в Опорто.
— Мы смогли бы, если бы очень захотели!
Он обнял ее, и она прижалась к нему.
— Обещай, что не позволишь испортить все, что сложилось между нами.
Рамон глухо рассмеялся:
— Это я должен просить тебя об этом. Поцелуй меня.
Нэнси послушно подняла лицо, и время словно остановилось.
Джорджиана беспокойно шагала взад-вперед по мраморному полу холла в ожидании Нэнси. А в это время Чипс О'Шогнесси сошел по трапу на землю Фанчэла с видом человека, привыкшего первым покидать корабль. Невероятно, но его никто не встречал.
