— Это неправда…
— Ты отказался от борьбы с Дьюартом Санфордом, потому что боялся носить клеймо внебрачного ребенка! Ты первым сдался. Ты прежде всего думал о своем благополучии. Ты всегда, сам того не замечая, был эгоистичным чудовищем. Ты лгал себе и окружающим. Зачем ты женился на моей матери? Ты ведь не любил ее и даже не притворялся, что любишь. Ты женился на ней, чтобы с ее помощью проникнуть в мир, о котором ты молил Бога и который сейчас на словах презираешь, потому что это выгодно в твоей политической ифе. Это мир, где огромное значение имеет не только богатство, но и происхождение. Мир, где земля приносила доход еше с тех времен, когда Америка была счастливой страной, в которой спокойно жили и охотились на бизонов индейцы! Мир титулованных особ и королей! Ты окунулся в него, не так ли? Каус и посещение королевской яхты! Гость германского кайзера и русского царя! Чипс О'Шогнесси. Второе поколение ирландских католиков, которого, однако, по возврашении в Бостон не приняли в Янки-клуб! Поэтому ты больше никогда туда не обращался? Я понимаю, это обидно. Боже, что пришлось пережить моей матери! Из-за тебя я, в сущности, не любила ее. Я всегда была одурманена тобой. Ты подавлял ее, и она казалась ничтожеством, хотя без нее ты был простым ирландцем-католиком, которому посчастливилось сколотить капитал, но которого никто не принимал в обществе.
Нэнси тяжело дышала. Она никогда не думала, что может подвергнуть отца такой уничтожающей критике.
— Как ты осмелился послать человека совершить убийство, как будто попросил его принести гроссбух? Тебе даже не хватило мужества сделать это самому! — Нэнси разрыдалась. — Рамон не прибегнет к услугам кого-то третьего, когда узнает, что ты сделал. Он сам покончит с тобой голыми руками! — По ее лицу струились слезы. — Только он никогда не узнает, верно? Потому что, черт побери, ты хорошо знаешь, что я никогда не расскажу ему об этом! О Боже! Я ненавижу тебя за то, что ты сделал! Ненавижу… Ненавижу…
Чипс зашатался, но Нэнси не сделала даже шага к нему. Он медленно, на ощупь двинулся к выходу. За ним щелкнул замок. Нэнси осталась одна. Солнце по-прежнему заливало комнату яркими назойливыми лучами. Она всегда была одинока. Она была одинока, несмотря на брак с Джеком. И в будущем независимо от всех людей, окружавших ее, она будет одинока. Рамон был всего лишь интерлюдией — тайным взглядом в мир, который был наполовину сном, наполовину чудом. И этот мир теперь рушится. Она закрыла шторы. Остается только одно — сказать Рамону, что сон кончился.
Глава 19
Нэнси потеряла счет времени. Вернувшись, Мария бросила взгляд на тихую, неподвижную фигуру на затемненной террасе и молча приступила к своим обязанностям. Она была с Нэнси в Бостоне, когда с мэром случился приступ и хозяйка заперлась на несколько дней в своей комнате. До нее дошли слухи о ссоре в Сити-Холле и о том, что Нэнси явилась причиной этого приступа. Для Марии это было непостижимо. За всю свою жизнь Нэнси никогда никому не причиняла зла и обожала своего отца. Но сейчас, спустя несколько часов по прибытии мэра, выражение счастья, которым лучились глаза Нэнси, исчезло. Ее лицо стало мраморно-белым, глаза, казалось, ничего не видели. Она была похожа на обреченную, и Мария не осмеливалась вторгаться в ее горе.
На небольшой коктейль перед обедом для избранных был приглашен махараджа Сакпура. Его супруга была небольшого роста, с красивыми, подведенными сурьмой глазами, скромно опущенными вниз, словно она была наложницей, а не женой. Свита махараджи оказалась такой многочисленной, что пришлось переселить нескольких служанок и камердинеров.
Мария видела индийца мельком, когда он величественно входил в отель. Махараджа произвел на нее огромное впечатление. Его плащ был алого цвета с многочисленными пуговицами из чередующихся рубинов и бриллиантов. Его голову украшал темно-красный шелковый тюрбан.
Мария задержалась у обширного гардероба Нэнси с вечерними туалетами и платьями для коктейлей. Обычно Нэнси любила сама выбирать одежду, но сейчас оставалось слишком мало времени. Мария снова взглянула на нее, но не решилась вторгнуться в личный мир хозяйки, обратившись к ней с обыденным вопросом о платье, которое она хотела бы надеть. На махарани было светло-вишневое сари, отделанное золотом. Приглашен князь Феликс, а значит, с ним будет леди Бессбрук. Ей нравились ярко-красные и оранжевые тона. Монткалмы тоже должны быть на встрече с махараджей. Мария попыталась вспомнить, какие вечерние платья любила Джорджиана Монткалм. Обычно она одевалась очень элегантно и сдержанно, предпочитая кремовый или цвета слоновой кости шелк или приглушенные пастельные тона. Мария подумала еще немного и решительно выбрала из моря туалетов простое, черное с кисеей платье от Пату. Черный цвет не только прекрасно оттенит темно-фиалковые глаза и безупречную кожу Нэнси, но и выделит ее среди других женщин. Зазвонил телефон, и Мария сняла трубку. Пронзительный звонок ничуть не расшевелил Нэнси. Звонил мэр, желавший поговорить с дочерью. По крайней мере он так сказал. Однако дрожащий голос в трубке показался Марии совсем непохожим на властный рык мэра О'Шогнесси.
— Это мэр, мадам, — робко сказала она.
Нэнси очень медленно повернула голову к Марии. Ее тело оставалось неподвижным, подобно статуе. Ее красивые кисти с длинными пальцами свисали по бокам узких поручней плетеного кресла, как будто были сломаны запястья. Глаза с густыми ресницами были прозрачными, лишенными какой бы то ни было выразительности. Впервые в жизни Марию охватил страх.
— Он хочет поговорить с вами, мадам.
Нэнси все еще молчала. Она снова отвернулась и продолжала невидяще смотреть вдаль поверх моря.
Мария вернулась к телефону, подняла трубку и сказала с важностью, о которой сама не подозревала:
— Миссис Камерон в данный момент не может подойти, мэр О'Шогнесси.
Раздался щелчок, их разъединили. Мария облегченно вздохнула. Она ожидала сражения с могущественным мэром, полагая, что он будет кричать и настаивать, чтобы дочь взяла трубку. Но он вел себя необычно, как и Нэнси. Мария вышла на террасу и сказала нерешительно:
— До коктейля в комнате орхидей осталось всего полчаса, мадам.
Легким кивком головы Нэнси дала понять, что она восприняла сказанное. Мария вернулась в спальню и проверила, чтобы вся косметика и духи были под рукой. Затем попробовала рукой душистую воду в ванной. Больше она ничего не могла сделать.
Мрачная пропасть, в которую погрузилась Нэнси, надолго вытеснила все ее мысли. Она не могла позволить себе думать о чем-то другом. Всякая попытка размышлять вызывала невыразимую боль, и ее сознание отказывалось работать. Текло время, и она постепенно приходила в себя, выходя из оцепенения. Необходимо было, чтобы каждая частичка ее мозга постепенно восприняла существующую реальность.
Говоря отвлеченно, у нее был выбор. Она могла продолжать любить Рамона и жить с ним, храня ужасную тайну отца, как это делала Зия. Или могла все рассказать и остаться с ним, несмотря на то что он погубит отца, либо прибегнув к суду, либо лично отомстив ему. Но она не могла знать, останется ли он по-прежнему с ней, если она выберет последнее, или при взгляде на нее будет всегда болезненно вспоминать о преступлении ее отца и в конце концов отречется от нее.
