— Нет. — Слова застряли у нее в горле.
Однако Рамон ничего не заметил. Его почти черные глаза, такие пронзительные, что от них ничего нельзя было скрыть, на этот раз не встревожились. Он обнял ее за талию и поцеловал за ухом.
— Я смогу выдержать еще не более десяти секунд. Если мы не уйдем, я займусь с тобой любовью прямо здесь.
Нэнси почувствовала слабость. Его прикосновение жгло ее, потому что она знала, что его рука обнимает ее в последний раз, что они в последний раз идут вместе на прием, где их ждет вкусная еда, вино и приятная беседа, а потом танцы в волшебном, освещенном люстрами танцевальном зале и на безлюдной, залитой лунным светом, душистой террасе. Там он будет нашептывать ей слова любви в предвкушении момента, когда они наконец останутся одни, когда стихнет музыка и замолкнет смех, и они будут ласкать друг друга, слившись душой и телом, испытывая неземное счастье.
Невероятно, но она смогла улыбнуться и даже шаловливо прошептать:
— Ты опаздываешь уже во второй раз.
Затем большие резные двери широко распахнулись, и они вошли в зал. Нэнси уже приняла решение и хотела, чтобы предстоящий вечер и ночь были радостными и счастливыми и запомнились ей на всю оставшуюся жизнь. Она была так возбуждена, словно находилась в состоянии опьянения.
Они разошлись по залу, приветствуя гостей. Глаза Нэнси постоянно следили за Рамоном, стараясь запомнить каждый его жест. Он двигался с ленивой грацией пантеры, оправдывая свое прозвище. Нэнси видела выражение глаз у женщин, когда он приветствовал их, и знала, какие эмоции он вызывал, улыбаясь своей обезоруживающей улыбкой. Затем, как и она, он отвел взгляд от гостей. Глаза их встретились, и выражение его лица стало дерзким и откровенно эротичным. Нэнси почувствовала неловкость, ее бедра стали влажными от желания. Она не видела ни его безупречного белого смокинга ручной работы, ни изысканной кружевной вечерней рубашки. Она видела лишь обнаженное мускулистое тело, которым любовалась при лунном свете, в свете лампы и в лучах солнца. Вьющиеся волосы на его груди, влажной и соленой на вкус после моря или после любовных ласк. Его золотистая кожа отливала оливковым цветом в густых волосах на лобке.
Они были разделены группками смеющихся гостей. Каждый находился в центре тесного круга болтающих знаменитостей, которые были бы желанной добычей любого газетного писаки.
— Он красив, как чистокровный жеребец, и в еще большей степени опасен, — говорила Бобо англичанке с розами на плече и с унизанными бриллиантовыми браслетами руками. Обе смотрели на Рамона.
Мягкие губы Нэнси тронула улыбка, говорившая о том, что она завоевала этого мужчину, но сама осталась непобежденной. То, что сказала Бобо, было правдой. Но Рамон принадлежал ей и будет принадлежать всегда. Никто не мог убедить ее в обратном.
— Говорят, княгиня Марьинская сошла с ума, и ее заперли в комнате…
Нэнси подошла поближе, так как ничего не знала о случившемся с княгиней.
— Такие вот дела, дорогая. Рамон ни о чем никогда не спрашивает. Он просто берет, и все. — Англичанка медленно облизнула нижнюю губу. Бобо все поняла по выражению ее глаз и пожелала ей удачи. Удача была необходима англичанке, если она собиралась соблазнить Рамона. Бобо знала, что ни одной женщине в этом не везло. Рамон сам был искусителем. Настоящий хищник, который заставлял любого мужа немедленно настораживаться, и не без причины.
Нэнси Ли Камерон поставила мировой рекорд. Знала ли она об этом, думала Бобо, и как долго это продлится. Рамон вовсе не проявлял обычных признаков скуки, которая охватывала его после первых же недель очередного романа. Все это очень интриговало. Не менее, чем прибытие и поспешный отъезд сенатора Джека Камерона. Бобо не могла представить его в роли уступчивого мужа. Будучи американкой, она знала, как важен для публики имидж счастливой семьи, когда речь шла о человеке, занимающем высокий государственный пост. Бобо ожидала быстрого прекращения романа и возвращения Нэнси в Вашингтон. Когда лайнер прибудет в Нью-Йорк, репортеры и фотографы столпятся на пристани, и Джек будет спокойно объяснять, что его жена решила провести зимний сезон в Европе и что он, невыносимо соскучившись по ней, совершил путешествие через Атлантику, чтобы привезти ее с собой. Публике такое очень нравится. Джек поцелует Нэнси, к радости фотографов, а миллионы изголодавшихся по романтике женщин будут пересказывать эту историю за утренним кофе.
Но Нэнси не вернулась с Джеком, и пока ее муж находился в отеле, она и Рамон отнюдь не собирались скрывать свои чувства. Из этого следовало только одно, и это было настолько захватывающим, что даже искушенная в жизни Бобо от удивления раскрыла рот, чувствуя свою причастность к происходящим событиям.
За обедом к ним присоединилась Нина Корелли, которая завязала довольно неожиданную дружбу с угловатым, двадцати одного года, юнцом и с леди Хелен Бингам-Смит, которую сопровождал Регги Минтер. Ники тоже был там, и его взгляд многозначительно скользил по губам Нэнси. Она умоляюще посмотрела на него, предостерегая, так как Рамон также наблюдал за ней и что-то сказал по-португальски, чего, к счастью, никто из гостей не понял.
Позднее в зале он танцевал с ней и с другими дамами, исполняя румбу и танго с таким врожденным чувством ритма, что никто из гостей даже не пытался превзойти его.
Нэнси смеялась и пыталась попасть с ним в такт, делая под музыку такие фривольные телодвижения, что леди Мид сочла их неприличными.
— Если я всецело португалец, то ты истинная ирландка, — сказал Рамон, обнимая ее горячей рукой за талию. — Куда подевалась вся твоя бостонская сдержанность?
— Утонула в Чарлз-речке, — весело ответила она.
Джорджиана Монткалм решила, что, пожалуй, слишком поздно просить Зию обратиться к Нэнси и убедить ее быть более благоразумной. Теперь слишком многие знали о ее связи с Районом. Любой, кто видел их, понимал, что они любовники. Каждый их взгляд, каждое прикосновение говорило об этом. Казалось, они не замечали, что стали предметом пересудов. Они словно нарочно выставляли напоказ свои отношения. Через несколько недель, даже дней Лондон, Париж и Рим начнут гудеть, переполненные слухами. Тогда они не смогут покинуть Мадейру без того, чтобы не попасть под перекрестный допрос репортеров и вспышки блицев. Даже если бы они остались на острове, пресса напечатала бы собственные версии их романа, одну скандальнее другой. Нэнси Ли Камерон, отпрыск новой американской аристократии, любимица демократов, неизменный объект светской хроники от Калифорнии до Массачусетса, оказалась отвергнутой обществом. Нарушение супружеской верности, может быть, и является нормой для той части общества, которая располагает свободным временем и имеет склонность к смене партнеров, но добропорядочные граждане не могут потворствовать подобным отношениям. Каждые несколько дней на первых полосах газет появляются скандальные сообщения о разводах. Джорджиана, как и Бобо, подумала, что недооценила отношения между Нэнси и Рамоном. Их поведение граничило с общественным самоубийством.
После них граф и графиня Запари танцевали фокстрот. Граф исполнял танец с военной четкостью и с явной неохотой. Лицо маленькой графини пылало. Нэнси повернулась в ту сторону, куда смотрели ее сияющие глаза, и не удивилась, обнаружив, что восторженный взгляд графини устремлен на Вира.
