Она с грустью прикоснулась пальцем к тонкой материи. Жаль расставаться с таким красивым платьем.
— С какой стати, скажите пожалуйста, вы обратились в бегство? — задала ей, без стука врываясь в комнату, взвинченная Селеста. — Леон пришел в бешенство оттого, что за ним шпионят.
— Я вовсе не шпионила за ним! — возмутилась Мариетта. — Это вам захотелось понаблюдать за ними. Я ничего не понимала до последнего момента.
— Хорошо, но раз уж вы все-таки поняли, вам стоило сообразить, что нужно вести себя тихо и спокойно. Леон вполне способен поколотить меня, хотя мне уже исполнилось шестнадцать!
Мариетта не имела намерения сообщать Селесте, что уже успела на собственном опыте познакомиться с этой чертой характера Леона. Вместо этого она сказала:
— Я уезжаю, Селеста. Мне хотелось бы повидаться с вашей тетей и попросить ее найти для меня какую-нибудь поношенную одежду, чтобы я могла вернуть вам ваше платье. Очень любезно с вашей стороны было одолжить мне его.
С этими словами она решительно вышла из комнаты, и Селеста вынуждена была последовать за ней.
— Вы уезжаете? И куда же, позвольте спросить?
— В Венецию.
— Но вы не можете уехать без позволения Леона!
— Я могу делать все, что хочу. И не обязана спрашивать у вашего кузена позволения на что бы то ни было.
Селеста покачала головой. Ей нравилась Мариетта, однако у ее новообретенной приятельницы какие-то странные представления о многом.
— Кузен Леон — граф, — произнесла она с придыханием, еле поспевая за Мариеттой по натертым до блеска ступенькам лестницы. — Когда он дома, все и каждый должны у него спрашивать позволения на что бы то ни было.
— А я не должна, — ответила Мариетта и, увидев тетю Селесты, направилась прямо к ней и заговорила тоже напрямик: — Благодарю вас, мадам, за вашу доброту ко мне и ваше гостеприимство, но я должна уехать. Я была бы очень вам признательна, если бы вы могли пожертвовать мне что-нибудь из ненужной вам поношенной одежды, тогда я, в свою очередь, могла бы вернуть Селесте ее платье.
Жанетта задумчиво вгляделась в неожиданно возникшую гостью. Слова ее прозвучали достаточно спокойно, но подозрительно блестевшие глаза свидетельствовали о непрошеных слезах, готовых вот-вот пролиться.
— Я уверена, что найду одежду для вас, моя дорогая. Прошу прощения за то, что нам пришлось сжечь то, в чем вы сюда приехали, но эти вещи уже невозможно было надевать.
Мариетта вспыхнула от стыда, а Жанетта обратилась к Селесте:
— Сходи-ка к Матильде и передай ей, что Леон большую часть дня проведет вне дома. Он уехал в Лансер.
Селеста с неохотой отправилась выполнять поручение. Это просто никуда не годится, подумала она. Вечная история: как только дела принимают занимательный оборот, ее непременно куда-нибудь отсылают.
Тем временем Жанетта увела с собой Мариетту из дома на яркое солнышко. Здесь никто не мог их подслушать, и она обратилась к гостье со словами:
— Не нужно испытывать неловкости из-за того, в каком виде находилось ваше платье, когда вы сюда приехали. Сын рассказал мне о том, что с вами произошло, и я все поняла.
Мариетта задержала дыхание, чтобы подавить готовый сорваться с ее уст возглас удивления. Ей и в голову не приходило, что эта женщина с безмятежно спокойным лицом, которая отнеслась к ней с такой подкупающей добротой, — мать Леона.
Жанетта провела ее через заросли диких цветов к садовой скамейке, наполовину обвитой плющом, и устало опустилась на скамейку. Мариетта, взглянув на ее бледное лицо, мгновенно забыла о собственных страданиях.
— Вам нездоровится? Могу я чем-то помочь?
Жанетта отрицательно мотнула головой и жестом предложила Мариетте занять место рядом с собой.
— От малейшего напряжения я чувствую себя слабой, как новорожденный младенец, — заговорила она, передохнув несколько минут. — В доме буквально нет ни одного места, где мы могли бы поговорить так, чтобы никто нас не подслушал, а Леон особо настаивал на том, чтобы обстоятельства, при которых он вас встретил, не стали поводом для пересудов. Боюсь, что крестьяне в Шатонне столь же легковерны, как и везде.
— Это одна из причин, по которой я хочу уехать. Леон… то есть ваш сын… граф…
Мариетта запуталась в словах. После того, что им довелось испытать вместе, ей казалось совершенно естественным употреблять в разговоре его имя, но так было до того, как она узнала о его положении в обществе.
Жанетта похлопала ее по руке.
— Леон — совершенно приемлемая для вас форма обращения к нему, она в той же мере уместна и в тех случаях, когда вы говорите о нем со мной. А если вы намерены уехать из-за того, что боитесь сплетен, которые могут возникнуть, если вы останетесь, то выбросьте эту чепуху из головы.
— Нет, мадам, дело не только в этом.
Мимо них пролетела бабочка, порхая голубыми крылышками. Белокаменные стены замка ярко сияли в жарких солнечных лучах на фоне безоблачного синего неба.
— Тогда в чем? Вам нет никакой необходимости покидать Шатонне. Я хотела бы, чтобы вы остались.
Что касается Мариетты, теперь она тоже хотела бы остаться. Но только она не хотела бы постоянно видеть Леона рядом с его прекрасной вдовушкой Сент-Бев.
Она заговорила так тихо, что Жанетта с трудом разбирала ее слова:
— Для меня нет места в Шатонне. Скоро здесь появится новая хозяйка, и я сомневаюсь, что ей понравится мое присутствие в замке.
Жанетта обратила внимание на то, что Мариетта слегка отвернулась в сторону и нервно перебирает пальцы.
Ох, как сложно устроен этот мир! Она ощутила прилив сочувствия к рыжеволосой девушке, которая сидела рядом с ней на скамейке. Леон имел славу завзятого сердцееда, впрочем, склонных к любовным приключениям придворных дам этим не удивишь и не испугаешь. Однако он не имел права играть чувствами девушки ранимой, какой была Мариетта. У этой юной особы нет ни дома, ни семьи, ни друзей. Словом, ничего.
— Сын говорит, что вы кружевница.
Мариетта кивнула и, слегка приободрившись, подняла голову. Уж этого у нее никто не отнимет.
— И что вам известен секрет плетения настоящих венецианских кружев. Это правда?
— Да. Моя бабушка была из Венеции, она считалась самой искусной кружевницей города.
— Я никогда не бывала при дворе, — сказала Жанетта. — Главным образом потому, что моего присутствия не требовали, но если бы такое случилось, тамошняя суета убила бы меня. Придворных великое множество, и каждый из них только тем и занят, что ищет, где бы голову на ночь приклонить. Но мой друг герцог Мальбре снабжает меня как последними сплетнями, так и рассказами о новой моде. И мне известно, что венецианское кружево ценится очень высоко.
— Это потому, что оно самое лучшее в мире, — с гордостью произнесла Мариетта.
