Леон сдвинул брови.
— Я пока не стану говорить Элизе о нашей свадьбе, если ты боишься именно этого.
— Нет. — Она снова мотнула головой. — Я боюсь, что ты никогда не сможешь сказать ей об этом.
Она вырвалась от него и побежала по лестнице вниз, туда, где ждали Анри и аббат.
Леон, помедлив, хотел было пойти за ней и разуверить ее, однако острые глазки священника следили за ним с таким вниманием, что он вместо этого повернулся и подошел к комнате Элизы.
— Элиза?
Глаза ее оставались закрытыми. Леон в беспомощности постоял у кровати, а потом, поскольку Элиза не проявляла признаков пробуждения, вышел из спальни. Едва дверь за ним закрылась, из-под опущенных век Элизы скатились две слезинки. Где же Анри? Почему он не пришел к ней? Она так нуждалась в его понимающем присутствии, в его рассказах о Версале…
— Она спит, — сказал Леон в ответ на удивленно поднятые брови аббата. — Я буду сопровождать мадемуазель Рикарди в Шатонне. Она в полном изнеможении.
С оглядкой на присутствие недовольного происходящим аббата Анри с неохотой встал и сказал:
— Я составлю вам компанию. — Потом он обратился к экономке: — Передайте мадам Сент-Бев, как только она проснется, что я вернусь завтра утром.
Лицо у него было усталое и осунувшееся, и Мариетта поняла, что он оставался в Лансере с той самой минуты, как она увидела его в холле.
Они трое сели верхом на лошадей и легким галопом пустились в путь по темным и пустынным улицам Лансера. Ни один из них не мог ничего говорить другому в присутствии третьего. Леон хотел сказать Мариетте, что никакая сила в мире не воспрепятствует ему жениться на ней. Мариетта до ужаса страшилась того, что состояние здоровья Элизы не позволит ей вступить в брак с кем бы то ни было; что касается Анри, он думал только о полудетской фигурке Элизы. Мадам Сент-Бев такая слабая и больная, способна ли она при таких обстоятельствах принять предложение выйти за него замуж?
Но не только им троим следовало бы хорошенько выспаться. Их приезда с нетерпением ожидала бледная от тревоги и усталости Жанетта, а рядом с ней сидела озабоченная Селеста.
— Лихорадка прекратилась два часа назад, — коротко сообщил Леон, и хотя Селеста избегала его взгляда, Мариетте стало ясно, что в Монпелье ничего страшного не произошло. Не могло произойти, иначе Леон нашел бы возможность рассказать ей об этом, а Селеста не ждала бы встречи с ними.
— Слава Богу, — произнесла Жанетта с облегчением, а потом, взглянув на бледное лицо Мариетты, продолжила: — А ты немедленно ложись в постель. Селеста, помоги мне отвести Мариетту вверх по лестнице. Она еле держится на ногах.
— Позвольте-ка мне, — сказал Леон, и Мариетта без малейшего сопротивления вознеслась вверх на его сильных руках, и вопреки ее неимоверной усталости от его прикосновения в ней словно вспыхнул огонь. Леон! Как могла бы она жить без Леона?
Он уложил ее в постель, и ее последним воспоминанием был его поцелуй в лоб, когда он уже укрывал ее, полностью одетую, простыней. Жанетта стояла у двери с ночной рубашкой в руках, но Леон отмахнулся от нее со словами:
— Она уже уснула. Не беспокой ее до утра.
До смерти усталый Анри удалился к себе в спальню, и Леон проводил мать до двери в ее комнаты.
— Что за дни, — проговорила она, устало прильнув к сыну. — Придет ли всему этому конец? Никаких охотников за ведьмами? Никаких страхов за жизнь Элизы?
— Охотники за ведьмами все еще в Монпелье, и мы должны быть настороже, пока они не уберутся, но Селеста в конечном счете ни с кем не разговаривала, кроме ошеломительного Мориса, который, как видно, совсем вскружил ей голову. Что касается Элизы, то благодаря Мариетте она будет жить. Однако Мариетта говорит, что она долгое время будет очень слабой. Пройдут дни, а может, и недели, пока я смогу сказать ей, что больше не хочу на ней жениться.
Он поцеловал мать, пожелал ей доброй ночи и удалился, не слишком успокоенный, к себе в спальню.
Мариетту разбудила взбудораженная Селеста, которая бесцеремонно уселась на край постели со словами:
— Проснись, Мариетта, ну проснись же! Мне так много надо тебе рассказать!
Мариетта растерянно заморгала — спросонок она ожидала увидеть возле себя Элизу. Потом опомнилась и улыбнулась, обнаружив, что лежит в кровати одетая. Последним ее воспоминанием перед тем, как уснуть, был поцелуй Леона.
Она села, поудобнее подложив подушки себе под спину, а Селеста немедленно затараторила:
— Я так рада, что Элизе лучше, и знаю, что ты ужасно устала, но со стороны тети Жанетты было несправедливо говорить мне, чтобы я не будила тебя до девяти часов, ведь мне больше не с кем было поговорить!
— И о чем же ты хочешь поговорить со мной? — спросила Мариетта, сообразив, что уже больше девяти часов и что ей надо поскорее умыться и одеться, потому что Элиза в ней нуждается.
— О вчерашнем дне. — Щеки у Селесты так и вспыхнули румянцем. — Знаешь, у меня теперь два поклонника, Рафаэль и Морис!
Мариетта подавила улыбку, подумав, что Рафаэль на удивление быстро пришел в себя после отвергнутой любви.
— А кто такой Морис? — спросила она, в то время как Селеста поудобнее устраивалась на кровати, придавив ей ноги.
— Морис — кузен Элизы, а я вчера поехала со слугой Элизы, чтобы встретить его и вернуться вместе с ним в Лансер, но у него дела в Монпелье, и он там должен остаться еще на несколько дней, и это даже к лучшему, потому что Элиза больна. Ты не думаешь, что теперь, когда свадьба откладывается, он уедет в Париж? — Глаза Селесты утратили блеск оживления. — О, я бы этого не вынесла!
Итак, пока еще никто не сообщил Селесте, что свадьба не просто откладывается, а вообще не состоится. Все еще считается, что это отсрочка. Где-то в глубине души Мариетта ощутила страх.
— Как уедет, так и вернется, — сказала она в утешение.
— Но ведь не на годы же откладывается свадьба. Думается, мне стоит попросить тетю Жанетту, чтобы он пока остался здесь, в Шатонне. — От радости Селеста захлопала в ладоши. — Быть предметом поклонения двух мужчин под одной крышей, как это заманчиво! Ты не думаешь, что они станут ревновать друг к другу и, может, будут драться на дуэли из-за меня?
— Надеюсь, что нет, — искренне ответила Мариетта. — Один из них может быть ранен или даже убит, а ведь тебе было бы жаль и того и другого, верно?
— Разумеется. — Лицо Селесты, все еще сохранявшее черты не столь давно минувшего детства, приняло восторженное выражение. — Рафаэль, он… такой утонченный. Признаться, я думала, что он более заинтересован в тебе, Мариетта. Но вчера, когда он приехал за мной, то сказал, что просто хотел возбудить мою ревность. Можешь себе представить подобную глупость? Он говорил мне такие нежности! — Селеста покраснела. — Он даже позволил себе поцеловать мою ногу и сказал, что она самая прелестная из всех, какие он видел. Но тут пришел Леон и все испортил. — Лицо у Селесты помрачнело. — Сказать по правде, кузен Леон иногда бывает исключительно нелюбезным. Он непременно хотел узнать, где я бывала, с кем разговаривала. Он даже с Рафаэлем не был достаточно вежлив. Только после того, как дворецкий сказал ему, что мы не разговаривали ни с кем, кроме кузена Элизы, он повел себя более корректно.
