Леон приблизился к камину, желая получше рассмотреть снимки. Один из тех, что стояли слева, был побольше. Мужчина средних лет, в круглых очках без оправы, запечатленный на нем, имел слегка удивленный вид. Казалось, он только что вошел в дом и обернулся к объективу, не зная, что его хотят сфотографировать.
Этот рассеянный интеллигентный человек с широким лбом и высокими скулами вызывал симпатию. Суете окружающего мира он явно предпочитал книги. Несомненно, это был отец Кейт Фойт.
Второй снимок представлял собой студийную фотографию молодой дамы, одетой по моде двадцатых годов. Ее четко очерченные полные губы и тонкие черты лица изяществом не уступали женским головкам на камеях, изготовленных прославленными мастерами. Сходство между дочерью и матерью потрясло Леона и навеяло грусть. Ему стало пронзительно жаль и Кейт, так рано осиротевшую, и ее красавицу мать, ушедшую в мир иной в расцвете лет. Он по личному опыту знал, как тяжело в юном возрасте потерять родного человека.
Проникнувшись к Кейт еще более теплым чувством, Леон перенес свое внимание на фотографию, стоявшую особняком. Изображенный на ней молодой человек был одет в летную куртку и стоял рядом с боевым самолетом. Хотя ни фуражки, ни знаков различия на летчике не было, Леон предположил, что он офицер.
Так вот он какой, муж Кейт Фойт! Странно, что она не упомянула о том, что ее супруг — летчик, когда разговор зашел о гибели авианосца «Славный» и чудесном спасении горстки счастливчиков, подумал Леон, но тотчас же спохватился. Какой же он глупец! Несомненно, Кейт не хотела касаться больной темы, поскольку была слишком потрясена рассказом о чудовищных потерях британских ВВС и тревожилась за судьбу мужа.
Леон пристальнее вгляделся в портрет человека в летной куртке. Он являл собой полную противоположность отцу Кейт. Если тот походил на скромного и замкнутого интеллектуала, то глаза молодого офицера выдавали в нем самоуверенного, если не надменного, выпускника элитной частной школы.
Леон мысленно сопоставил его с собой и не смог не отметить, что летчик явно превосходит его по всем статьям. Даже ростом этот стройный, спортивного сложения блондин был, несомненно, выше смотрящего на его портрет курчавого темноволосого крепыша — всего-то пять футов и девять дюймов. Правда, такой рост давал определенные преимущества в схватках на ринге между боксерами среднего веса, и Леон умело этим пользовался. Еще неизвестно, подумал он, кто из них двоих вышел бы из боя победителем.
Он запустил в жесткую вьющуюся шевелюру пятерню. Интересно, что скажет выпускник элитной школы мистер Фойт, когда узнает: его беременная жена предложила кров темнокожему незнакомцу, с которым случайно разговорилась на площади? Правда, в глазах белокурого красавца искрились смешинки. Так что, успокоил себя Леон, возможно, этот человек и не станет возражать. Ведь, наверное, ему самому доводилось сталкиваться с отвратительными проявлениями предрассудков в отношении его жены — наполовину немки.
Взгляд Леона упал на решетку камина. На ней высилась горка из щепок и скомканных газет. Оставалось лишь добавить уголь и поджечь, и тогда гостиная наполнится уютным теплом и успокаивающим потрескиванием огня. Леон наклонился, взял щипцы и принялся за работу. Когда Кейт вошла в комнату, огонь уже разгорелся.
— Спасибо! — обрадовалась она. — Я так и не научилась разжигать камин с первой попытки. Когда папа был дома, он всегда сам этим занимался.
Кейт поставила на столик поднос с чайником, молочником, сахарницей и двумя кружками.
— Я подумала, что вы предпочтете их чашкам, — перехватив благодарный взгляд Леона, сказала она и стала разливать чай. — Папа говорит, что настоящие мужчины должны пить из кружек, а чашки — забава для жеманных девиц.
Она обращалась с ним так, словно он был не постояльцем, а другом семьи или уважаемым гостем. Польщенный и заинтригованный таким обхождением, Леон спросил, усевшись напротив камина:
— Вам ведь раньше не доводилось брать к себе в дом постояльцев, миссис Фойт?
Кейт стояла к нему спиной, вдоль которой свисала удивительная, длинная, толстая золотистая коса. Она на мгновение замерла, крышка чайника в ее руке чуть слышно позвякивала.
Медленно поставив чайник на поднос, она обернулась и, спокойно глядя на Леона васильковыми глазами, сказала:
— Я не замужем. И никогда не была.
Сейчас, когда Кейт сняла пальто, ее беременность стала еще более очевидной.
При всей своей уравновешенности Леон все же смутился: он был потрясен таким признанием. Кейт производила впечатление обаятельной, добросердечной, интеллигентной молодой женщины, но уж никак не легкомысленной девицы, попавшей в банальнейшую из всех вообразимых затруднительную ситуацию. Он невольно подумал о молодом офицере ВВС, и она, угадав его мысли, дрогнувшим голосом пояснила:
— Мой жених погиб над Дюнкерком. Он был летчиком-истребителем. Его звали Тоби Харви.
— Мне очень жаль, — сказал Леон, с горечью осознавая, насколько не соответствует его соболезнование ее горю.
Кейт пожала плечами, не отвергая сочувствия Леона, но и не желая опускаться до тривиального ответа, не менее неуместного, чем его сожаление.
По спине Леона пробежал холодок: впервые его пронзила мысль, как ей, должно быть, невообразимо одиноко. Ее мама, о чем нетрудно было догадаться, умерла, отца интернировали, жених, давший жизнь ребенку, похоронен на другом берегу Ла-Манша в наспех вырытой могиле. Теперь Леону стало ясно, почему ее приятель Чарли так разволновался, когда она предложила незнакомцу поселиться в ее доме.
Принимая из рук Кейт кружку с чаем, он робко сказал:
— Я вам чрезвычайно признателен, мисс Фойт, за то, что вы приютили меня на Рождество, но, пожалуй… при таких обстоятельствах… будет лучше, если я подыщу себе жилье в другом месте.
Кейт взяла с подноса свою кружку и удобно устроилась в кресле. Синее просторное платье, сшитое ею собственноручно, чтобы сэкономить купоны на одежду для ребенка, было украшено вышивкой в виде розовых бутончиков и удачно оттеняло и голубизну ее глаз, обрамленных длинными ресницами, и золотистость длинной косы. Конечно, этот наряд трудно было назвать шикарным, но он вполне соответствовал своему назначению: согревал Кейт и придавал ей уверенности.
— Вы заботитесь о моей репутации?
Упрек, прозвучавший в этом вопросе, заданном тихим, чуть усталым голосом, стал для Леона настолько неожиданным, что он вновь почувствовал озноб.
— Если это так, то я, разумеется, благодарю вас за заботу. Но волнуетесь вы напрасно: о моей репутации беспокоиться поздно.
Взгляд Леона невольно скользнул по ее животу.
— Дело не только в ребенке, — ответила его мыслям она. — Просто соседи перестали обращать на меня внимание с тех пор, как папу интернировали. Видимо, они сочли его отправку в лагерь подтверждением того, что он германский шпион или тайный пособник фашистов.
Это было произнесено с такой откровенной болью, что у Леона зашевелились волосы на голове.
