За колючей проволокой виднелась изуродованная и заминированная земля. За высшей точкой подъема, меловым выступом, скалы круто обрывались к морю. Слева серебрились склоны Понт-дю-Ок острые, как иголки, верхушки скал были обращены к серым водам Ла-Манша. А позади, невидимое отсюда, раскинулось широкое устье реки Вир. Справа побережье плавно огибало Вьервиль, Сент-Клэр и Сен-Онорин. Сейчас очень мало людей оставалось в деревнях, раскинувшихся на побережье. Немцы всех выселили, выгнали из домов, превратив западное побережье Франции в мощный оборонительный вал.
Лизетт метнула гневный взгляд на колючую проволоку, на огромные стальные капканы, установленные вдоль пляжа и соединенные с минами. Роммель напрасно тратил силы. Если союзники осуществят вторжение, то высадятся не в Нормандии, а пересекут Ла-Манш в узком месте между Дувром и Кале. Все это Лизетт объяснил отец, показав на карте, как войска союзников прорвутся через северную Францию в самое сердце Рура.
Глаза девушки затуманились. Отец желал поражения Германии так же страстно, как и она, однако он испугался бы, если бы узнал, что его дочь участвует в Сопротивлении. Над головой Лизетт с резким криком кружилась чайка, и девушка равнодушно наблюдала за ней. Если бы отец догадался, куда и зачем она ходит, то запретил бы покидать замок. Пока же она бывала там, где хотела, и немцы редко задерживали ее. Им было известно, что Лизетт де Вальми, дочь местного землевладельца, регулярно посещает больных и нуждающихся в Сент-Мари-де-Пон и других соседних деревнях. Все привыкли к прогулкам Лизетт, и на нее мало кто обращал внимание.
Юной дочери графа везло. Обычно связной не протягивал более шести месяцев, а она активно работала уже целых восемь. И все это время Лизетт обманывала обожаемого ею отца. Девушка тяжело вздохнула. Это угнетало ее, однако Лизетт понимала, что другого выхода нет.
Несмотря на яркое солнце, дул холодный февральский ветер. Волны с грохотом разбивались о скалы, постепенно разрушая их, как это происходило на протяжении многих веков. Лизетт неохотно поднялась и, взявшись за руль велосипеда, почувствовала, что пальцы закоченели от холода. Впервые в жизни у нее не было ни малейшего желания возвращаться домой.
Небольшой замок Вальми, сложенный из серого камня, располагался между скалами и лесом. Летом сад замка благоухал розами. Немцы сочли, что он слишком мал для штаба местного гарнизона. Этой сомнительной чести удостоилось семейство Лешевалье, владеющее огромным особняком в окрестностях Вьервиля.
Проехав по кочкам, Лизетт вывела велосипед на узкую дорогу. Солдаты собрались в кружок возле дота, они играли в карты. С ненавистью посмотрев на них, Лизетт отвернулась. Теперь ей придется ежедневно встречаться с одним из них — самонадеянным, самовлюбленным майором, щелкающим каблуками. Ненависть была такой жгучей, что, казалось, согревала Лизетт. Что ж, она не станет разговаривать с этим бошем, не бросит на него ни единого взгляда, сделает вид, будто не замечает его присутствия в доме.
Девушка перестала крутить педали, и велосипед сам покатился вниз по узкой дороге. Буковая роща осталась справа, сквозь ветки деревьев Лизетт видела конический шпиль маленькой деревенской церкви и серые крыши домов. Со времен Вильгельма Завоевателя деревня находилась под защитой замка Вальми. Теперь замку уже не защитить ее, потому что враги находились не только у его ворот, но и проникли внутрь.
* * *
Мать Лизетт, сидя в передней гостиной за изящным резным столиком, писала письмо. При появлении дочери графиня подняла голову. Ее тонкое лицо выражало напряжение.
— Мама, ты уже видела его? — Лизетт заметила, что мать бледна, и сердце ее сжалось.
— Да. — Графиня отложила ручку, а девушка подошла к горящему камину.
Некоторое время оба молчали. Прислонившись плечом к мраморной каминной полке, Лизетт уставилась на пламя. Атмосфера замка Вальми изменилась так, будто холодный ветер промчался по комнатам, проникнув сквозь стены.
Графиня отодвинула письмо, решив, что оно подождет, поскольку у нее разболелась голова, и поднялась из-за столика — высокая элегантная женщина с прямой осанкой. Графиня была не только красива, но и породиста, о чем свидетельствовали изысканные черты ее лица. Однако волосы ее уже тронула седина, а холодные серые глаза не выражали живости, присущей Лизетт. Графиня опустилась в одно из глубоких, обтянутых ситцем кресел, стоявших возле камина, и сложила на коленях тонкие руки.
— А он довольно молод, — бесстрастно сообщила она.
Лизетт пожала плечами. Ее не интересовало, молод или стар майор. Главное, что этот немец — захватчик и находится в их замке. Дрова в камине вспыхнули и затрещали.
— Какие комнаты ты ему выделила?
— Папины.
Пораженная, Лизетт вскинула голову.
— Твой отец решил, что они лучше всего подойдут майору, — пояснила графиня, и голос ее дрогнул.
Лизетт вцепилась в мраморную полку камина. Мать очень редко демонстрировала свои чувства, умела держать себя в руках и считала это признаком хорошего воспитания. Дрогнувший голос свидетельствовал о том, что она испытала глубокую горечь, убирая одежду и вещи мужа из комнат, принадлежавших ему, а прежде его отцу.
— Господи, хоть бы скорее пришли союзники! — Лизетт пнула носком туфли полено в камине, и к дымовой трубе взметнулся сноп искр.
Графиня бросила быстрый, тревожный взгляд на дверь.
— Будь осторожна, дорогая. Такие вещи говорить опасно.
Девушка почувствовала угрызения совести, понимая, что ее поведение доставляет матери дополнительную тревогу. Подойдя к графине, она опустилась на колени и взяла ее руки в свои.
— Прости, мама. Я постараюсь держать язык за зубами, хотя это и трудно. Меня слишком переполняет ненависть.
Графиня печально посмотрела на дочь: молодая, красивая, с прекрасными манерами. Ей следовало бы наслаждаться жизнью, посещать приемы и балы, ездить в Париж и на Ривьеру, вращаться в достойном обществе. Сердце девушки должна переполнять любовь, а не ненависть. Графиня вздохнула и подумала о том, сколько еще лет отнимет у них война, тех лет, которые Лизетт уже не вернет.
— Возможно, он у нас не задержится надолго, — не очень уверенно добавила графиня.
Лизетт задумчиво смотрела на огонь.
— Интересно, за что ему выпала такая честь? — пробормотала она. — Что в нем особенного?
Графиня пожала плечами:
— Он немец. Разве нам надо что-то еще знать о нем?
Лизетт промолчала, не желая просвещать мать. Однако кое-кто с удовольствием узнал бы, что за птица этот майор Мейер и почему он поселился в Вальми… Например, Поль Жильес, его друзья да и она сама. Однако этими мыслями Лизетт не могла ни с кем поделиться.
— Я приготовлю чай. — Она поднялась, размышляя о том, скоро ли ей удастся встретиться с Полем, и догадываясь, какое он даст ей задание.
Ужин в этот вечер прошел необычайно тихо. Родители Лизетт были не расположены к разговорам. Казалось, незримое присутствие в доме майора Мейера давило на них. Мари приготовила омлет с овощами. Когда она расставляла тарелки, ее полное лицо было мрачным, а опущенные уголки губ выражали неодобрение. Заметив это, Анри де Вальми пришел в раздражение. Когда он родился, Мари, тогда совсем молоденькая девушка, служила у его отца. Она поднимала маленького Анри, когда он падал, иногда шлепала по заду, утирала слезы, баловала, а позже, когда он вырос, относилась к нему с почтительным уважением. Мари считала графа всемогущим и, без сомнения, полагала, что ему ничего не стоило захлопнуть двери замка перед майором Мейером.
