— Поехали домой, — сказал Грегори Диринг. — Вокзал не место для семейной встречи.
— Нет… прошу вас, подождите минутку… — Лизетт казалось, будто она падает в пропасть, разверзшуюся у нее под ногами.
— Все в порядке, дорогая, — успокоил ее Грег, еще крепче обнимая за плечи. — Они все понимают, и говорить тут больше не о чем. Поехали домой.
Лизетт вдруг подумала, что Грег знает правду о рождении ребенка.
— Нет. — Она задохнулась, увидев, как отец Грега направился к поджидавшему их лимузину. — Они не поняли. И ты ничего не понял. Грег. Пожалуйста, выслушай меня!
— Потом, — бросил Грег. — Ты устала и переполнена впечатлениями. Мы обо всем поговорим потом. — Он усадил жену в лимузин.
Лизетт чувствовала себя разбитой и подавленной. Крисси, сидевшая рядом с ней, расспрашивала о Париже, о моде, восхищалась ее жемчужным ожерельем. С трудом отвечая на ее вопросы, Лизетт пыталась привести в порядок свои мысли, однако это ей не удавалось. Действительно ли Грег все понял или опять заблуждается? Лизетт прижала ладонь к пульсирующему виску. Если он знает правду, то, конечно, не желает, чтобы эту правду знали другие, поэтому и не позволил ей заговорить.
Изабель Диринг сидела впереди с Домиником на руках.
— А волосики у него уже вьются, совсем как у тебя. — Она повернулась к Грегу.
— А еще у него мои нос и рот, — с гордостью заявил Грег.
«Нет, он ни о чем не подозревает, — подумала Лизетт. — Грег просто пытается успокоить меня. Ведь ребенок родился недоношенным, и муж считает, что я страдаю из-за этого».
— Вокзал находится в довольно некрасивой части города, — сказал Грег. — Но через несколько минут ты увидишь, как прекрасен Фриско.
— Никогда еще я не была так счастлива! — воскликнула Изабель Диринг. — Мой сын дома, цел и невредим… У меня чудесные невестка и внук, о каких можно только мечтать. Господи, благодарю тебя за твою доброту!
Лизетт чуть не застонала. Все, момент упущен. Рассказать сейчас правду — значит разрушить счастье не только Грега, но и Изабель Диринг. Что ж, ей и дальше придется жить с грузом вины на душе.
— Въезжаем в самое сердце города, — с энтузиазмом сообщил Грег. — Вон мост «Золотые ворота». Ты когда-нибудь видела подобную красоту?
— Нет. — Лизетт через силу улыбнулась, тронутая искренней любовью Грега к родному городу.
Справа от них раскинулся залив, по его спокойной сверкающей глади скользили лодки и яхты. Залив окружали пологие холмы, а стоявшие на них дома напоминали картинки из детских книжек. Разнообразие архитектурных стилей удивило Лизетт, привыкшую к высоким, крытым черепицей домам Сент-Мари-де-Пон. Большая часть домов была выкрашена в пастельные тона: светло-розовые, голубые, бледно-лиловые и зеленые. Их окружали чудесные сады.
— Как прелестно, Грег! — искренне восхитилась Лизетт. — Похоже на волшебную сказку.
— Подожди, ты еще не видела дом, — сказала Крисси, радуясь, что француженке понравился их город. — Мама сама занималась подготовкой к вашему приезду. Она считает, что ты можешь все поменять по своему усмотрению, но очень старалась угодить тебе.
Лизетт взглянула на мужа, не совсем поняв, о чем идет речь.
— Видишь ли, холостяцкая квартира, в которой я жил до отъезда в Европу, была бы для нас слишком мала, поэтому я попросил маму подыскать что-нибудь подходящее к нашему приезду.
— Ты хочешь сказать, у нас будет свой дом? — удивилась Лизетт. Она приготовилась жить вместе с родителями Грега.
— Совершенно верно.
— И если тебе что-то не понравится в обстановке, позвони декораторам и объясни, что бы ты хотела. Я ничуть не обижусь на тебя за это, — с улыбкой заметила Изабель Диринг.
Въехав на пологий холм, лимузин повернул направо, миновал чугунные кованые ворота и остановился перед большим домом в испанском стиле. Лизетт онемела от изумления. С вершины холма открывался вид на залив и город, раскинувшиеся внизу. Мост «Золотые ворота» сверкал в ярких лучах солнца.
— Вот мы и на месте. — Изабель выбралась из лимузина, крепко прижимая к груди Доминика. — Надеюсь, тебе понравится здесь, Лизетт. Мы с Крисси просто влюбились в этот дом, пока готовили его к вашему приезду.
Все окна выходили на залив и соседние холмы. Пол в кухне был выложен оранжевой и белой плиткой. С крючков, вбитых в высокий деревянный потолок, свисали экзотические растения. В гостиной, выдержанной в светлых тонах, стояли уютные диваны и низкие столики с цветами.
В строгой столовой висели тяжелые портьеры, стены были обшиты деревянными панелями. В центре стояли обеденный стол и стулья красного дерева. В доме было шесть спален и столько же ванных комнат. Лизетт увидела простыни, отделанные кружевами ручной работы, полотенца, украшенные вышитыми монограммами. На полках стояли французские и английские книги, на стенах висели акварели. Дом явно обставляли с большой любовью.
— Все просто великолепно, — сказала Лизетт свекрови. — Большое вам спасибо.
— Мне это доставило удовольствие, дорогая. Однако сегодня я не позволю вам долго наслаждаться этим домом. Нас ждет праздничный обед в нашем семейном гнезде. Отныне у тебя, Лизетт, два дома. Один — этот, а другой — наш, в Пасифик-Хайтс.
Семейное гнездо Дирингов походило на дворец. Они обедали в столовой, по роскоши не уступавшей Версалю. Вечером повидаться с Грегом и познакомиться с его женой пришли друзья и родственники: тетушки и дядюшки, двоюродные братья и сестры. День получился длинным и утомительным. К тому времени как ужин завершился, Лизетт чувствовала себя усталой физически и выжатой эмоционально.
Как много всего произошло за такой короткий период времени! Лизетт была рада тому, что перед отъездом в Америку они пожили в Париже. Иначе после Нормандии великолепный дворец в Пасифик-Хантс ошеломил бы ее. Но даже сейчас Лизетт не вполне верила в реальность происходящего. Война как будто не коснулась людей, сидевших за обеденным столом. Они не знали страданий и лишений. И Лизетт казалось, что она чужая им. Лизетт не из их мира, а им не понять мир, из которого пришла она: ее поездок на велосипеде как связной Сопротивления, тайного прослушивания радиопередач из Англии, отчаянного ожидания освобождения. Сейчас, находясь далеко от дома, на другом краю света, она думала, что эти счастливые, общительные американцы — существа с другой планеты. Внезапно Лизетт осознала, что у нее было гораздо больше общего с Дитером, чем с этими людьми. Она и Дитер — европейцы. Он знал культуру и историю ее страны. Лизетт охватила острая тоска по Дитеру. В памяти всплыло его лицо, волевое, мужественное, коротко подстриженные золотистые волосы, серые глаза с черными ресницами, смотревшие на нее со страстной любовью.
— Устала, дорогая? — Грег улыбнулся.
Лизетт кивнула. После того как миновали первые месяцы беременности, она еще ни разу так не уставала. И тут она насторожилась. А ведь вполне возможна и новая беременность, ведь они с Грегом не предохранялись. Может, у нее пройдет чувство вины, если она родит Грегу его ребенка? Эта надежда окрылила Лизетт.
