— Думаю, нужно уложить твои золотые ленточки и пояс в саквояж, — медленно сказала Мариэтта, чувствуя себя такой же оглушенной этим известием, как и Лотти, и точно так же недоумевая.
Лео посмотрел на присутствующих с отчаянием в глазах.
— Мы уезжаем? Правда, уезжаем? И я больше не увижу свою волшебную даму?
Никто не набрался мужества ответить ему. Покидая «Феникс», все они считали, что худшее уже позади. Теперь они поняли, что это не так.
* * *
Лилли уже оделась и ждала Рингана, когда тот вернулся в гостиницу. Блузка с кружевами и синяя юбка, которые послужили ей свадебным нарядом, были аккуратно убраны в саквояж. Для нее они навсегда останутся праздничной одеждой.
— Где Лео и Лотти? — спросила она каким-то чужим голосом.
Для отъезда Лилли выбрала карамельного цвета блузку и юбку цвета ирисок, теплый тон которых подчеркивал синеву ее глаз и почти агатовую черноту волос.
Она была так красива, что у Рингана перехватило дыхание, и когда он ответил, его голос прозвучал не менее странно:
— Они с Мариэттой. Они.., расстроены. Мариэтта приведет их на причал, там мы и встретимся.
Лилли с облегчением подумала, что у них есть еще немного времени, чтобы побыть вдвоем. Ринган взял ее потертый саквояж и открыл дверь. Они уходили. Только вот он вернется, а она — нет.
Франт-стрит за порогом «Фэрвью» была такой же шумной и оживленной, как накануне вечером. Возможно, на ней вообще никогда не затихала жизнь.
Они двинулись в сторону причала, шаги гулко отдавались на дощатом настиле тротуара.
— Что вы будете делать? — спросила Лилли, чтобы знать, как представлять себе в разлуке его дни. — Займетесь медицинской практикой в Доусоне?
Губы под густыми усами дрогнули улыбкой.
— Не совсем.
Она подождала, уже привыкшая к паузам, которые он делает, когда говорит о важных для него вещах.
— Это было бы сложно, — сказал он наконец. — Слухи о моем заключении вскоре распространятся, и, думаю, мало кто захочет лечиться у врача, которого осудили за убийство.
Впереди уже показалась река. Ее бурные серые воды, как и холмы в малиновой дымке на другом берегу, блестели в лучах утреннего солнца.
— Но я все равно буду работать по профессии, — сказал Ринган, и страсть, прозвучавшая в его голосе, пронзила Лилли, как разряд электрического тока. — И буду работать там, где это больше всего нужно. Я собираюсь лечить индейцев.
Лилли споткнулась, и, если бы он не поддержал ее, непременно упала бы.
— Вас это удивляет? — спросил он, зная, насколько такая жизнь отличается от той, какую ведут Счастливчик Джек и ему подобные.
— Да нет.
Как она могла высказать то, что у нее на сердце? Что она тоже хотела бы работать и помогать индейцам? Что они могли бы делать это вместе, если бы любили друг друга? Это было бы для нее раем. И ее лишали этого рая, изгоняли из рая во внешнюю тьму, одиночество, оставляя лишь чувство утраты.
Они уже подошли к пристани. Из труб «Каски», готовой отправиться вверх по реке до Уайтхорса, валил дым.
Другие паровые суда и баржи, до предела нагруженные людьми и припасами, готовились отбыть в долгое плавание до устья Юкона, до Нома.
На причале к ним подбежала Летти.
— Куда это ты собралась? — недоуменно спросила она. Искрящийся счастьем взгляд помрачнел, когда она заметила бледное, напряженное лицо подруги и знакомый саквояж, который нес Ринган.
— В Уайтхорс. — На большее Лилли не хватило, она боялась потерять остатки самообладания.
Летти молча смотрела на нее в полном изумлении, больше уже не искрясь счастьем. К ним подошел Уилл и, заметив выражение лица своей жены, с тревогой спросил:
— Что случилось, моя хорошая?
Летти лишь молча коснулась его руки. Жест этот был настолько полон любви, был таким интимным, что у Лилли встал комок в горле. Сутки назад эти двое даже еще не были знакомы. Теперь они были супругами; между ними образовалась глубокая связь, словно они любили друг друга долгие годы.
— Ты сейчас уплываешь в Ном? — спросила Лилли, пытаясь взять себя в руки.
Летти кивнула.
— Но я буду писать. Китти согласна играть роль почтового ящика для всех нас. Саскачеван Стэн и Эди сегодня днем уезжают на участок Стэна на Клинтон-Крике.
Кейт и Перри остаются в Доусоне, пока не решат, ехать им следом за Уиллом в Ном или нет. Мистер Дженкинсон и Сьюзен…
— Плывут в Уайтхорс сегодня днем, — закончила за нее Сьюзен, походя к подругам. В руке, затянутой в перчатку, она держала зонтик от солнца. — Мы надеялись отплыть утром, но получили приглашение на обед от мистера Томлинсона, местного члена комиссии.
Она встала между Лилли и Ринганом так, чтобы Ринган не услышал ее слов, и понизила голос.
— Мне так жаль, — прерывисто сказала она. — Я думала, ты останешься в Доусоне. Мистер Камерон такой прекрасный человек… Я надеялась…
— Да, — уныло произнесла Лилли, зная все, что собиралась сказать Сьюзен, и надеясь, что эта пытка продлится недолго. — Я тоже.
Пароход дал свисток. Появилась быстро шагавшая Мариэтта, за ней торопились Лео и Лотти. Около собравшихся остановился экипаж, и из него поспешно вышли Кейт и лорд Листер.
— А где Эди? — спросила Лилли с ноткой паники в голосе. — Я не могу уехать, не попрощавшись с ней!
Ринган чувствовал себя в девятом кругу ада. Он надеялся остаться с Лилли наедине. И как он не догадался, что все ее подруги приедут с ней попрощаться? Почему не сообразил, в какое мучение превратится для нее процедура прощания?
— Пишите мне в «Фэрвью», — торопливо сказал он, перебивая Мариэтту. — Хотя практически все свое время я буду проводить на реке и с индейцами. «Фэрвью» будет моей базой. В вашем саквояже деньги. Я положил их туда ночью, когда вы спали. Как только вы где-то поселитесь, пришлите мне адрес местного банка, и я буду регулярно переводить вам деньги.
— Да. Спасибо. — Лилли находилась на грани истерики. Казалось, что она могла отвечать только этими двумя словами.
— Мы плывем на «Каске»? — спросила такая же бледная и ссутулившаяся, словно наказанная, Лотти. — Что скажет капитан Стоддарт, когда снова увидит нас?
Лили не знала, и ей было все равно. Она только знала, что ее сердце разбивается и что если она немедленно не поднимется на пароход, то об этом узнает весь мир.
— Прощайте, — сказала она, сдерживая слезы. — Передайте Эди, что я ее люблю. И скажите, что я ей напишу. Я буду писать всем вам.
«Каска» снова разразилась пронзительным свистом.
Лео заплакал. Горестные рыдания сотрясали все его маленькое тельце. Никто даже не попытался его успокоить, понимая, что все утешения напрасны.
