– Сиронне и не нужны твои услуги, Шакола, –
сказала Элисун. – У нее и так слуг больше, чем она может сосчитать, –
если только Лиатрис опять не сократила их количество. На самом деле все, в чем
нуждается Сиронна, – носить корону побогаче, чем наши, и иметь право идти
впереди нас на официальных выходах. Ей немного нужно для счастья. Ее трудно
назвать самым умным человеком в Материоне.
Тореллия хихикнула.
– Тс-с, – прошипела Шакола, – Гахенас.
Большеухая тэганка, до самого подбородка затянутая в грубую
шерсть, подошла к ним с неодобрительным видом – это выражение лица неизменно
появлялось у нее, когда она видела полуодетую Элисун.
– Ваши величества, – приветствовала она их
чопорным кивком.
– Присоединяйся к нам, Гахенас, – предложила
Шакола. – Мы говорим о политике.
Выпуклые глаза Гахенас загорелись. Тэганцы обожают политику.
– Шакола и Тореллия хотят обратиться к нашему супругу с
прошением, – сказала Элисун. Она завела руки за голову и глубоко зевнула,
изогнувшись и выставив обнаженную грудь едва ли не в лицо Гахенас.
Тэганка поспешно отвела глаза.
– Простите, дамы, – извинилась Элисун. – Я
сегодня не выспалась.
– И как только ты на все находишь время? –
презрительно осведомилась Гахенас.
– Составляю расписание, Гахенас, – пожала плечами
Элисун. – Чего только нельзя достичь, если разумно расходовать время!
Давай-ка оставим эту тему, дорогая. Тебе не нравится мой образ жизни, а мне на
это наплевать. Мы никогда не поймем друг друга, так к чему же попусту тратить
время, пытаясь это сделать?
– Элисун, – осторожно сказала Шакола, – ты
ведь можешь свободно передвигаться по всей резиденции?
Элисун опять зевнула, пряча усмешку. Шакола наконец-то
решила перейти к делу. Элисун уже ломала голову, когда же это случится.
– Да, я могу ходить где угодно, – подтвердила
она. – Думаю, шпионам уже наскучило гоняться за мной.
– Не могла бы ты оказать мне услугу?
– Конечно, дорогая моя. Чего ты хочешь?
– Сиронна меня терпеть не может, и ее соглядатаи ходят
за мной по пятам. А я сейчас занята кое-чем, о чем не хотела бы ее осведомлять.
– Шакола! Неужели ты, в конце концов, решила поискать
развлечений на стороне? – Кинезганка уставилась на нее, явно не соображая,
что к чему.
– Да брось, дорогая моя, – лукаво сказала
Элисун. – У всех нас есть свои маленькие забавы здесь, в Женском
дворце, – даже у нашей Гахенас.
– Вовсе нет! – возмутилась тэганка.
– В самом деле, Гахенас? Я ведь видела этого твоего
нового пажа – такой сладенький мальчик. А кто твой любовник, Шакола?
Какой-нибудь крепкий молоденький лейтенант из дворцовой стражи? Хочешь, чтобы я
тайком провела его во дворец?
– Ты заблуждаешься, Элисун.
– Разумеется, – с нескрываемым сарказмом
согласилась Элисун. – Ну хорошо, Шакола. Я буду носить для тебя любовные
записочки – если, конечно, ты доверяешь мне настолько, что подпустишь близко к
нему. Но зачем ходить так далеко, дорогая сестра? У Гахенас очень миленький
паж, и я уверена, что она хорошо его обучила, – правда, Гахенас? –
Элисун насмешливо изогнула бровь. – Скажи мне, дорогая, он девственник? Я
имею в виду – он был девственником до того, как попал в твои руки?
И Гахенас бежала, преследуемая по пятам издевательским
смехом Элисун.
Глава 24
– А все-таки это слово пишется через два «н», –
упрямо повторил Келтэн. Дело было в тот же день, в нескольких милях от
Вигайо. – «Стрижен-ный». Два «н».
– Ты забываешь о правилах, сэр Келтэн, – терпеливо
объяснил Телэн. – По правилам «стриженый» пишется через одно «н».
– А ты что скажешь, Спархок? – обратился Келтэн к
другу. – Одно «н» или два?
Они только что закончили возводить на обочине дороги
могильный холмик из булыжников, и Келтэн и Телэн затеяли спор о надписи на
могиле, которую подготовил мальчик.
– Какая разница? – пожал плечами Спархок.
– Если мы не правильно напишем «стриженый», Берит может
не понять, что к чему, – сказал Телэн.
– Поймет, – отмахнулся Спархок. – Берит
человек сообразительный. Только не сдвигайте вот эти желтые камешки на вершине
холмика.
– Ты уверен, что Халэд поймет смысл этого
послания? – скептически осведомился Телэн.
– Твой отец понял бы, – ответил Спархок, – а
я убежден, что он обучил Халэда всем нашим тайным знакам.
– И все-таки я считаю, что надо написать
«стриженный», – не сдавался Келтэн.
– Бевьер! – позвал Спархок.
Сириникиец с вопросительным видом подошел к
импровизированной могиле.
– Эти двое спорят о том, как надо писать
«стриженый», – пояснил Спархок. – Ты у нас человек ученый, разреши
этот спор.
– Я говорю, что он написал неверно, – настойчиво
повторил Келтэн. – Здесь должно быть два «н», верно?
– Э-э, – уклончиво пробормотал Бевьер, – на
сей счет существуют разные мнения…
– Почему бы тебе не просветить их на сей счет по
дороге? – предложила Миртаи. Спархок поглядел на Ксанетию.
– Ни в коем случае, – вполголоса предостерег он.
– Что именно хотел бы ты запретить мне, Анакха? –
с невинным видом спросила она.
– Не смейся. Даже не улыбайся. Будет только хуже.
***
Прошло три недели, а может быть, и нет. Патриарх Бергстен
давно уже отчаялся определить, сколько на самом деле проходит времени. Вместо
этого он, раздраженный теологическими сложностями, угрюмо взирал на глинобитные
стены Кинестры и на отвратительно молодую и хорошо сложенную фигурку, которая
приближалась к нему. Бергстен любил, чтобы все было так как должно, и всякое
нарушение привычных правил раздражало его безмерно.
Женщина была высока, с золотисто-смуглой кожей и черными
волосами, хороша собой и на редкость мускулиста. Она появилась из ворот
Кинестры под белым флагом и легко побежала им навстречу. Она остановилась
неподалеку от первых рядов рыцарей, и Бергстен, сэр Гельдэн, Даийя и Неран,
тамулец, служивший им переводчиком, выехали ей навстречу. Женщина заговорила с
Нераном.
