Крылья Клааля, развернутые до предела, на миг застыли,
трепеща от страшного напряжения. Гигантская тварь начала распухать, становясь
еще громаднее, затем вдруг стала стремительно съеживаться…
И взорвалась.
Сила взрыва сотрясла землю, и Спархок, отброшенный с
балюстрады, тяжело свалился на парапет. Он тут же вскочил и подбежал к
балюстраде.
Две фигуры, сотканные из света, слепяще-голубая и
обжигающе-красная, схватились друг с другом в пустоте, футах в десяти от него.
Это была обычная схватка, яростный поединок воли и силы. Фигуры не имели черт и
лишь отдаленно походили на человеческие. Раскачиваясь, они сцепились друг с
другом, словно борцы на какой-нибудь сельской ярмарке, и каждый всей мощью
своей воли и силы пытался одолеть равного ему противника.
Спархок и его друзья, стоявшие у балюстрады, оцепенели в
благоговейном страхе, способные лишь не сводить глаз с этой битвы стихий.
А затем двое разомкнули враждебные объятия и замерли,
пригнувшись и наполовину вытянув вперед громадные руки. Казалось, бессмертные
братья ведут безмолвный, непостижимый разговор.
«Сие падет на твою долю, Анакха, – голос Беллиома в
сознании Спархока звучал спокойно и отстранение. – Буде мы с Клаалем
продолжим бой, мир сей будет уничтожен, как частенько случалось прежде. Ты
принадлежишь сему миру, а потому сразишься за меня. Принадлежишь ты сему миру,
и властвуют над тобой ограничения, кои не сдерживают меня. Боец, выставленный
Клаалем, подобно тебе, ограничен».
«Исполню я все, как тобой сказано, отец мой, – ответил
Спархок. – Выйду я сражаться за тебя, ежели сие неизбежно. Кто же будет
мой противник?» Яростный рев донесся снизу, и из руин белесого храма вырвалось
живое пламя.
«Се твой противник, сын мой, – ответил лазурный
дух. – Клааль призвал его биться с тобой». «Киргон?!» «Именно так».
«Но он же бог!» «А ты разве нет?» Голова у Спархока пошла
кругом.
«Загляни внутрь себя, Анакха. Ты – сын мой, и я сотворил
тебя, дабы стал ты вместилищем моей воли. Ныне я высвобождаю эту волю и передаю
ее тебе, дабы стал ты поборником и защитником сего мира. Восчувствуй же, как
проникает в тебя ее мощь!» Словно распахнулась дверь, которая до того неизменно
оставалась запертой. Спархок ощутил, что его разум и воля расширились
безгранично, когда рухнул незримый барьер, и с этим ощущением на него снизошло
немыслимое спокойствие.
«Отныне ты воистину сын мой, Анакха! – с восторгом
воскликнул Беллиом. – Твоя воля отныне – моя воля. Отныне все возможно для
тебя. Это твоя воля истребила Азеша. Я был лишь орудием твоим. В нынешнем же
поединке станешь ты моим орудием. Устреми несгибаемую волю твою к сей цели.
Возьми ее в руки свои, и переплавь, и скуй из нее силой разума своего оружие,
коим ты сразишься с Киргоном. Если в сердце твоем нет лжи, не устоит он против
тебя. Иди же! Киргон ждет тебя».
Спархок глубоко вздохнул и бросил взгляд на площадь далеко
внизу, заваленную обломками камня. Живое пламя, что вырвалось из руин храма,
сгустилось в сияющий человеческий силуэт, стоявший перед развалинами.
– Приди, Анакха! – прорычал он. – Встреча
наша была предсказана еще до начала времен! Сие твоя судьба – будешь ты одарен
честью превыше всего пасть от моей руки!
Спархок намеренно отбросил цветистую сложность архаического
стиля.
– Не торопись праздновать, покуда не победил,
Киргон! – крикнул он в ответ. – Не уходи! Я сейчас приду!
Он оперся ладонью о балюстраду и легко перемахнул через нее.
И замер, повиснув в воздухе.
– Отпусти, Афраэль, – бросил он.
– Ты хоть понимаешь, что творишь?! – воскликнула
она.
– Просто сделай, как тебе сказано. Отпусти меня.
– Ты упадешь!
– Нет, не упаду. Поверь мне, я справлюсь. Не
вмешивайся. Киргон ждет, так что будь добра, отпусти меня.
Собственно говоря, это был не совсем полет, хотя Спархок был
уверен, что захоти он – и полетел бы. Ощущая во всем теле странную легкость, он
опускался к руинам храма Киргона. Не то чтобы он лишился веса – скорее, его вес
лишился всякого значения. Его воля была сильнее земного притяжения. С мечом в
руке, он опускался вниз плавно, как перышко.
Киргон ждал его. Пылающий силуэт древнего бога втянул в себя
пламя, преображая его в старинные доспехи, какие носили его почитатели, –
кираса из полированной стали, конический шлем с султаном, огромный круглый щит
и меч в руке.
Странное прозрение посетило Спархока, покуда он невесомо
скользил вниз в прохладном утреннем воздухе. Киргон был не столько туп, сколько
консервативен. Изменения он ненавидел, изменений страшился. Оттого он и
заморозил своих киргаев во времени, стерев из их сознания всякую способность к
изменению, к новому. Киргаи, не затронутые бегом времени, навеки оставались
такими, какими были, когда еще мыслью зародились в сознании своего бога. Он
сотворил идеал и оградил его от всего мира – законами, обычаями, врожденной ненавистью
к переменам – так что этот народ, застывший в своей идеальности, был обречен с
той минуты, когда первый киргай ступил ногой, обутой в сандалию, на твердь
вечно меняющегося мира.
Спархок едва приметно усмехнулся. Киргон, оказывается,
нуждается в нескольких уроках о благотворности перемен, и первый его урок будет
посвящен преимуществам современных доспехов, оружия и тактики боя.
«Доспехи», – подумал Спархок, и тотчас же оказался облачен в покрытую
черной финифтью сталь. Почти небрежно отшвырнул он свой обычный походный меч, и
в тот же миг рука его наполнилась тяжестью более длинного и массивного
церемониального клинка. Теперь он был пандионским рыцарем в полном облачении,
воином Бога – нескольких богов, язвительно поправил сам себя Спархок, – а
кроме того, почти случайно, защитником не только своей королевы, своей Церкви и
своего Бога, но и, если он верно прочел мысли Беллиома, своей прекрасной и
отчасти ветреной сестры – Земли.
Он опустился наземь среди развалин храма.
– Приветствую тебя, Киргон, – проговорил он с
глубочайшей торжественностью.
– Приветствую тебя, Анакха, – отвечал бог. –
Признаюсь, я недооценил тебя. Ныне ты занял надлежащее тебе место. Не раз
приходил я в отчаяние, страшась, что ты никогда не постигнешь истинного своего
значения. Ученичество твое затянулось сверх меры, и, мнится мне, немалой виной
тому неуместная твоя связь с Афраэлью.
– Мы тратим время попусту, Киргон, – прервал
Спархок его цветистые словоизречения. – Приступим. Я и так уже опоздал к
завтраку.
