– Благодарю, ваша светлость, – отозвалась
Даная. – Ну что ж, атана Миртаи, ты слышала все. Теперь ты принадлежишь
мне.
Миртаи одарила ее мрачным взглядом.
– Нечего так на меня смотреть! – прикрикнула
Даная. – Слушай меня внимательно. Я – твоя хозяйка, и я запрещаю тебе
убивать себя. Я также запрещаю тебе убегать отсюда. Ты останешься здесь, со
мной и Мелидирой, и будешь охранять нас. Ты подвела мою мать. Не подведи меня.
Миртаи остолбенела и вдруг яростным рывком разорвала цепи,
сковывавшие ее запястья.
– Как прикажете, ваше величество, – процедила она,
яростно сверкая глазами.
Даная с самодовольной улыбкой оглядела остальных.
– Вот видите, – сказала она, – это было не
так уж и трудно.
Глава 4
О небольшом каботажном грузовом суденышке с протекающим
днищем и заплатанными парусами никак нельзя было сказать, что оно «скользит по
волнам». Берит и Халэд, в кольчугах и дорожных плащах, стояли на носу, глядя на
свинцовую гладь Миккейского залива, по которому, переваливаясь, ковыляло жалкое
подобие корабля.
– Это не берег там, впереди? – с надеждой спросил
Берит.
Халэд, прищурясь, вгляделся в даль неспокойного моря.
– Нет, только тучи. Мы не слишком быстро плывем, мой
лорд. Боюсь, сегодня нам берега не видать. – Он огляделся и понизил голос:
– Будь настороже после захода солнца. Команда этого
корыта набрана из портовых отбросов, да и капитан не лучше. Думаю, сегодня
ночью нам лучше спать по очереди.
Берит искоса глянул на сброд, слонявшийся по палубе.
– Был бы у меня топор… – с сожалением пробормотал он.
– Не стоит говорить такое вслух, Берит, – шепотом
предостерег Халэд. – Спархок не носит боевого топора. Крегеру это
известно, а один из этих матросов вполне может работать на него.
– Даже сейчас, после Праздника Урожая?
– Никто еще не придумал способа убить всех крыс, мой
лорд, а иногда довольно и одной. Будем вести себя так, словно за нами наблюдают
и могут подслушать каждое наше слово, – просто так, на всякий случай.
– Мне будет куда легче, когда мы доберемся до берега.
Неужели нам и вправду непременно нужно было отправиться морем?
– Так принято, – пожал плечами Халэд. – Не
тревожься. С этим отребьем мы справимся запросто.
– Дело не в этом, Халэд. Это корыто переваливается с
боку на бок, точно кит с перебитой спиной. Меня от этого мутит.
– Съешь кусок сухаря.
– Не хочу. Мне чертовски тошно, Халэд.
– Но это же приключение, мой лорд, – с оптимизмом
напомнил Халэд. – Неужели восторг при этой мысли не возмещает тебе мелких
неудобств?
– Не очень.
– Ты ведь сам захотел стать рыцарем.
– Да, знаю и как раз сейчас пытаюсь вспомнить, с какой
стати.
Патриарх Эмбан был крайне недоволен.
– Это самое настоящее поругание! – возмущался он,
косолапо шагая вместе с остальными к часовне, находившейся в западном крыле
замка. – Если Долмант когда-нибудь узнает, что я дозволил заниматься колдовством
в освященном месте, он лишит меня сана!
– Это самое безопасное место, Эмбан, – отвечал
Вэнион. – Под предлогом «священных обрядов» мы можем выставить из
западного крыла всех тамульцев. Кроме того, часовня наверняка так или иначе не
освящена. Это подражание эленийскому замку построено для того, чтобы эленийцы
чувствовали себя как дома. Те, кто строил его, не могли знать обряда освящения.
– Ты не можешь знать наверняка, что часовня не
освящена!
– А ты не можешь знать наверняка, что освящена. Если тебя
это так волнует, Эмбан, в конце концов, ты можешь потом освятить ее заново.
Пухлое лицо Эмбана побелело.
– Да ты знаешь, Вэнион, что это значит? Молиться
часами, простираясь ниц перед алтарем, поститься… Боже милосердный,
поститься! – Эмбан содрогнулся.
Сефрения, Флейта и Ксанетия незаметно прошли в часовню за
несколько часов до того и теперь сидели, никому не бросаясь в глаза, в углу
часовни и слушали, как рыцари церкви поют гимны.
Подойдя к ним, Эмбан и Вэнион все еще спорили.
– В чем дело? – спросила Сефрения.
– Патриарх Эмбан и лорд Вэнион, матушка, спорят о том,
была ли освящена эта часовня, – пояснил Келтэн.
– Не была, – сказала Флейта, слегка пожав плечами.
– Откуда ты знаешь? – сердито осведомился Эмбан.
Девочка одарила его долгим страдальческим взглядом.
– Кто я, по-вашему, ваша светлость? Эмбан моргнул.
– Ох, верно. Я почему-то все время об этом забываю. Ты
действительно можешь определить, было какое-то место освящено или нет?
– О, разумеется могу. Поверь мне, Эмбан, эта часовня
никогда не была посвящена вашему эленийскому Богу. Впрочем, – добавила
Флейта помолчав, – неподалеку отсюда есть место, которое было посвящено
дереву – тысяч этак восемнадцать лет тому назад.
– Дереву?!
– Это было очень славное дерево – дуб. Почему-то всегда
обожествляют дуб. Никто не хочет поклоняться вязу. Очень многие люди
обожествляли деревья прежде всего потому, что они предсказуемы.
– Как может человек в здравом уме поклоняться дереву?
– А кто сказал, что верующие непременно должны быть в
своем уме? Порой вы, люди, изрядно нас озадачиваете.
Поскольку на сей раз по большей части предстояло обменивать
внешность, Сефрения и Ксанетия слегка изменили заклинание, которое наложило на
лицо Берита черты Спархока. Поскольку самому Спархоку ни с кем не нужно было
меняться лицом, за него взялись в первую очередь. Он сидел рядом с сэром
Эндриком, старым другом, который начинал послушничество вместе со Спархоком,
Келтэном и Мартэлом. Ксанетия приблизилась к ним – ее черты постепенно теряли
цвет, и лицо излучало все более яркое сияние. Она внимательно осмотрела лицо
сэра Эндрика и заговорила напевно и громко, произнося дэльфийское заклинание на
архаическом тамульском с присущим ей странным акцентом. Сефрения, стоявшая
рядом с ней, одновременно выпевала стирикское заклинание.
