– Я вижу то, чего не видят другие по своей
тупости, – проговорил он. – Другие смотрят, но не видят – а я
вижу. О да, вижу, очень хорошо вижу! Знаешь, они ведь все в сговоре – все до
единой. Они следят за мной. Они всегда следили за мной. Я никуда не могу
укрыться от их глаз – они следят за мной, следят, следят… и говорят, говорят,
прикрывая рты ладонями, дыша друг на друга запахом корицы. Грязные, подлые,
развратные – они замышляют против меня, хотят уничтожить меня. И их глаза –
такие ласковые, тихие, прикрытые ресницами, которые прячут кинжалы их
ненависти, – их глаза следят за мной, следят, следят. – Голос Скарпы
становился все тише и тише. – И все говорят, говорят, прикрывая ладонями
рты, чтобы я не мог их услышать. Шепот. Я всегда слышу этот шепот. Я слышу
безумолчный шипящий шорох их бесконечных перешептываний. Их взгляды следуют за
мной повсюду, где бы я ни был, – везде их глаза, и этот смех, и шепот. Я
слышу шипение их бесконечных перешептываний, и всегда они шепчут мое имя –
«С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа» вновь и вновь шелестит в моих ушах. Вертят
своими округлыми бедрами, выкатывают подведенные тушью глаза. Замышляют против
меня, плетут и плетут свой заговор, вечно ищут способа причинить мне боль.
С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа… Все ищут, чем бы унизить меня. – Его
глаза с синеватыми белками, казалось, вот-вот выскочат из орбит, на губах и
бороде белели клочки пены. – Я был ничем. Они сделали меня ничем. Они
звали меня ублюдком Селги и совали мне медяки, чтобы я привел их в постели моей
матери и сестер, и пинали меня, и смеялись надо мной, когда я плакал, и
вожделели мою мать и сестер, и вокруг все шепот, шепот, и запах – я помню этот
запах, сладкий густой запах гниющей плоти и застарелой похоти, весь пурпурный и
корчащийся во влажном шипении их перешептываний, и… – Тут его глаза наполнились
ужасом, и он отпрянул от Эланы и упал ничком, распростершись в грязи. –
Нет, мамочка, нет! – проскулил он. – Я этого не делал! Это Сильби!
Нет-нет-нет-нет, не запирай меня снова! Не надо в темноту! Нет-нет-нет-нет, не
надо в темноту! Не надо!
Он неуклюже вскочил и сломя голову бросился бежать в глубину
леса, но его вопль: «Нет-нет-нет-нет!» еще долго отдавался в темноте замирающим
эхом.
Нестерпимая жгучая жалость охватила вдруг Элану, и она,
закрыв лицо ладонями, разрыдалась.
***
Заласта ожидал их в Натайосе. Шестнадцатый век и начало
семнадцатого были временем буйного расцвета арджунской нации – расцвета,
питаемого главным образом доходами от развивающейся работорговли. Однако
неудачный набег на Южный Атан вкупе с несколькими серьезными политическими
промахами тамульских чиновников стали причиной карательного похода никем и
ничем не сдерживаемых атанов. Когда-то Натайос с его величественными зданиями и
широкими мощеными улицами был истинной жемчужиной среди городов. Теперь же он
превратился в развалины, затерянные в джунглях, и остовы зданий задыхались в
змеиных объятиях бесчисленных лиан, величественные дворцы стали приютом
болтливых мартышек и ярких тропических птиц, а в укромных их уголках обитали
змеи и пугливые крысы, которые служили им добычей.
Но сейчас люди вернулись в Натайос. Здесь разместилась армия
Скарпы, и арджуны, кинезганцы и разношерстное сборище эленийцев очистили
квартал у северных ворот древнего города от лиан, деревьев, мартышек и змей,
сделав его более или менее пригодным для обитания.
Седобородый Заласта стоял у полуобрушенных ворот, опираясь
на посох, с измятым от усталости лицом и выражением безнадежной боли в глазах.
Первой его реакцией при виде сына и прибывших с ним пленниц был гнев. Он
зарычал на Скарпу по-стирикски – а этот язык был как нельзя лучше приспособлен
для выговоров и язвительных упреков. Элана, увы, не понимала по-стирикски,
однако ей доставил немалое удовольствие угрюмый страх, исказивший лицо Скарпы.
Как бы Скарпа ни похвалялся своей силой, ни упивался своим будущим величием, он
все же явно трепетал перед древним стириком, который случайно стал причиной его
появления на свет.
Лишь один раз, явно задетый до глубины души тем, что полным
презрения тоном сказал ему Заласта, Скарпа собрался с духом и что-то буркнул в
ответ. Реакция Заласты была мгновенной и яростной. Он обрушил на отпрыска
увесистый удар посохом, затем уставил посох на него, пробормотал несколько слов
– и с кончика гладкой трости сорвался слепящий огненный шарик. Шарик ударил в
живот все еще шатавшегося Скарпу, и тот резко сложился пополам, визжа от
мучительной боли. Затем он повалился в грязь, лягаясь и извиваясь в
конвульсиях, а огненное заклятие Заласты все глубже вгрызалось в него. Отец,
все еще держа наготове свой смертоносный посох, несколько бесконечных минут
хладнокровно наблюдал за корчащимся на земле сыном.
– Теперь ты понял? – грозно осведомился он, говоря
на сей раз по-тамульски.
– Да! Да, отец! Да! – пронзительно вопил
Скарпа. – Прекрати это! Умоляю!
Заласта помешкал еще немного, позволяя ему извиваться и
корчиться, затем поднял посох.
– Ты здесь не хозяин, – провозгласил он. – Ты
– безмозглый невежда, и ничего более. Я запросто отыщу здесь дюжину таких, что
смогут командовать армией, так что не испытывай больше моего терпения. Сын ты
мне или не сын, а в следующий раз я позволю заклятию действовать своим чередом.
Боль, Скарпа, похожа на болезнь. Через несколько дней – или недель – тело
начинает разрушаться. От боли можно умереть. Не вынуждай меня доказывать тебе
это. – И Заласта повернулся спиной к своему смертельно-бледному, взмокшему
от пота отпрыску.
– Приношу вам свои извинения, ваше величество, –
сказал он. – Это не входило в мои намерения.
– А что же входило в твои намерения, Заласта? –
холодно спросила она.
– Я враждую не с тобой, а с твоим мужем, Элана. У меня
и в мыслях не было причинять тебе такие лишения. Этот кретин, которого я, увы,
вынужден признавать своим сыном, дурно обращался с тобой по собственному
разумению. Обещаю тебе, что он не увидит захода солнца в тот день, когда
попытается сделать это снова.
– Понимаю. Унижение и боль исходили не от тебя, но само
похищение – твоя идея. И в чем тут разница, Заласта?
Он вздохнул и устало провел рукой по глазам.
– Это было необходимо, – сказал он.
– Зачем? Ты же знаешь, Сефрения никогда не будет
принадлежать тебе. Даже если ты заполучишь Беллиом и кольца, ты не вынудишь ее
полюбить тебя.
– Существуют и другие соображения, Элана, – с
печалью в голосе ответил Заласта. – Прошу тебя, возьми свою служанку и
ступай за мной. Я проведу вас в ваше жилище.
– В тюрьму, я полагаю?
Заласта вздохнул.
– Нет, Элана, это чистые и уютные покои. Я сам
позаботился об этом. Обещаю тебе, твоим мучениям пришел конец.
