– Нет, – признала Элана, – думаю, что нет.
Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, по
крайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе,
если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногда
поддается уговорам.
– Возможно, – отозвался он и тяжело
вздохнул. – Но этого мы никогда не узнаем, верно?
– Никогда. Сейчас уже слишком поздно.
***
– Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщик
вставлял его в раму, – негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничек
стекла в нижнем углу окна. – Стекольщик, видно, был неловок.
– Откуда тебе все это известно, Алиэн? – спросила
Элана.
– Мой отец в молодости был учеником стекольщика, –
отвечала кареглазая девушка. – Он всегда чинил окна в нашей
деревне. – Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовой
рамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. – Мне придется
действовать очень осторожно, – продолжала она, сосредоточенно
хмурясь, – но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла,
чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать,
о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала,
моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-то
собираются именно под этим окном.
– Ты просто сокровище, Алиэн! – воскликнула Элана,
заключая девушку в объятия.
– Осторожнее, госпожа моя! – в испуге вскрикнула
Алиэн. – Кочерга!..
Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось как
раз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер.
Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что не
предназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике под
самым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случае
полупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, и
даже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.
На следующий день после разговора с Заластой она увидела,
как стирик, в белом одеянии и мрачный, как туча, направляется на привычное
место в тупике под окном. За ним следовали Крегер и Скарпа.
– Ты должен покончить с этим, отец, – настойчиво
говорил Скарпа. – Солдаты уже заметили, что с тобой неладно.
– Пусть их, – кратко ответил Заласта.
– О нет, отец, – отозвался Скарпа своим звучным
театральным голосом, – этого нам никак нельзя допускать. Эти люди –
животные. Они не утруждают себя лишними мыслями. Если ты и впредь будешь
бродить по улицам с видом мальчика, у которого только что издох любимый щенок,
они решат, что что-то идет не так, и начнут дезертировать целыми полками. Я
потратил слишком много времени и сил, собирая эту армию, чтобы ты разогнал ее
своими душевными страданиями.
– Тебе этого не понять, Скарпа, – огрызнулся
Заласта. – Тебе не дано постичь, что такое любовь. Ты никого не любишь.
– Ошибаешься, Заласта, – резко сказал
Скарпа. – Я люблю меня. Только такая любовь имеет хоть какой-то смысл.
Элана в эту минуту как раз наблюдала за Крегером. Глаза
пьянчуги были хитро прищурены. Он небрежно помахивал своей неизменной кружкой,
проливая большую часть вина на мостовую. Затем он поднял кружку, шумно высосал
остатки вина и звучно рыгнул.
– Пр-ршу пр-рщенья, – пьяно промямлил он,
пошатываясь и опираясь вытянутой рукой о стену, чтобы не свалиться.
Скарпа раздраженно, мельком взглянул на него, явно не
придавая его присутствию особого значения. Элана, однако, оценивала Крегера
иначе. Он отнюдь не всегда бывал таким пьяным, как казался.
– Все напрасно, Скарпа, – со стоном проговорил
Заласта. – Я связался с больными, с отступниками, с безумцами – и все
напрасно! Я надеялся, что Афраэль будет уничтожена и Сефрения станет моей… Но
теперь этому не бывать. Теперь она скорее умрет, чем будет иметь дело со мной.
Глаза Скарпы сузились.
– Так пусть умрет, – грубо бросил он. –
Неужели тебе в голову не приходит, что все женщины одинаковы? Женщины – такой
же товар, как, скажем, воз сена или бочонок с вином. Возьми вот Крегера – как,
по-твоему, много ему дела до опустевшего бочонка? Нет, ему подавай новенькие,
полные, верно, Крегер?
Крегер подслеповато уставился на него и вновь рыгнул.
– Не понимаю, с какой стати ты так держишься за
Сефрению? – Скарпа продолжал методично бить по больному месту отца. –
Сефрения теперь – всего лишь подпорченный товар. Вэнион поимел ее столько раз,
что и не сосчитать. Неужто ты станешь подбирать объедки за эленийцем? –
Заласта вдруг со всей силы ударил кулаком по стене, издав разъяренное
рычание. – Он, наверное, уже так привык баловаться с ней, что не тратит
времени на телячьи нежности, – продолжал Скарпа. – Он просто получает
что ему хочется, скатывается с нее и тут же начинает храпеть. Ты же знаешь, как
привыкли себя вести эти эленийцы. Да и она сама немногим лучше. Он сделал из
нее эленийку, отец. Она больше не стирик. Она стала эленийкой – или, еще хуже,
выродком. Меня решительно удивляет, как ты можешь тратить свои чувства на
выродка. – Скарпа презрительно фыркнул. – Она ничем не лучше моей
матери или сестер, а уж ты-то знаешь, что они из себя представляли. Лицо
Заласты исказилось.
– Лучше бы мне увидеть ее мертвой! – почти провыл
он, запрокинув голову.
Бледная бородатая физиономия Скарпы стала хитрой.
– Так убей ее, отец! – прошипел он. – Ты же
знаешь, уж если женщина делила постель с эленийцем, ей нельзя больше верить.
Даже если ты уговоришь ее стать твоей женой, она никогда не будет тебе
верна. – Скарпа с неискренним ободрением положил руку на плечо
отца. – Убей ее, отец, – убежденно повторил он. – По крайней
мере, твои воспоминания о ней останутся чисты; сама она никогда уже не будет
чистой.
Заласта вновь завыл и вцепился в бороду своими длинными
ногтями. Затем он резко развернулся и бросился бежать по улице.
Крегер выпрямился, и все его опьянение куда-то исчезло.
– Знаешь, ты ведь дьявольски рискуешь, – заметил
он.
Скарпа окинул его острым взглядом.
– Неплохо, Крегер, очень неплохо, – пробормотал
он. – Роль пьяного удалась тебе почти в совершенстве.
– Я много упражнялся, – пожал плечами
Крегер. – Твое счастье, Скарпа, что он не обратил тебя в прах – или снова
не завязал узлом твои кишки.
