– Обычный матрос никогда не покинет судно, не получив
прежде свое жалованье. Не стоит делать ничего такого, что бросалось бы в глаза.
Все, что нам осталось вытерпеть, – это разгрузка.
– Под угрозой боцманской плети, – мрачно добавил
Стрейджен. – Этот человек решительно задался целью испытать мое терпение.
Один вид его вызывает у меня желание прикончить его на месте.
– Потерпим его в последний раз, – сказал
Спархок. – В городе наверняка полно вражеских глаз. Крегер в письме велел
мне прибыть сюда, а потому позаботился, чтобы было кому убедиться, что я за его
спиной не подбрасываю сюда подкрепления.
– В этом-то и есть слабина нашего плана, Фрон, –
заметил Стрейджен. – Сорджи-то знает, что мы не простые матросы. Ты
думаешь, он не проболтается?
Спархок покачал головой.
– Сорджи умеет держать рот на замке. Ему заплатили за
то, чтобы незаметно доставить нас в Бересу, а Сорджи всегда делает то, за что
ему заплатили.
Капитан вернулся поздно вечером, и судно, подняв якорь,
пристало к одному из длинных причалов, врезавшихся в воду гавани. Наутро
началась разгрузка. Боцман пощелкивал плетью лишь изредка, и работа спорилась.
Потом, когда грузовые трюмы опустели, матросы выстроились на
квартердеке, где за столиком, на котором лежали расчетная книга и столбики
монет, восседал сам Сорджи. Капитан вручал каждому матросу его жалованье,
присовокупляя к нему небольшую назидательную речь. Содержание речи слегка
менялось от случая к случаю, но в основном оставалось неизменным: «Не лезь в
неприятности и вовремя возвращайся на борт. Я не стану тебя ждать, когда
настанет пора отплывать». Речь не изменялась, а когда Сорджи вручил жалованье
Спархоку и его друзьям – на лице капитана не отразилось ни малейшего намека на
то, что эти трое чем-то отличаются от других членов его экипажа.
Спархок и его друзья сошли по трапу с дорожными мешками за
плечом, трепеща от предвкушения.
– Теперь я понимаю, почему матросы так буянят в каждом
порту, – заметил Спархок. – Рейс был, в общем, недолгий, а я все-таки
испытываю сильное искушение пуститься во все тяжкие.
– Куда теперь? – спросил Телэн, когда они дошли до
улицы.
– В Бересе есть трактир, который зовется «Отдых
Моряка», – ответил Стрейджен. – Говорят, что это чистенькое тихое
местечке, в стороне от портового буйства. Там мы сможем устроить себе
штаб-квартиру.
Солнце садилось, когда они шли по шумным и смрадным улицам
Бересы. Дома здесь были построены по большей части из отесанных бревен,
поскольку камень редко встречался в сырой болотистой дельте реки Арджун, и
казалось, что бревна эти начали гнить еще до того, как их использовали для
постройки. Везде обильно росли мох и лишайники, и в воздухе стояла стылая
сырость, мешавшаяся с едкой вонью из окружавших город мастерских, где жгли
древесный уголь. Арджунцы, кишевшие на улицах, были гораздо смуглее своих
тамульских сородичей; взгляд у них был бегающий, и даже в походке зевак,
разгуливавших по грязным улицам этого уродливого городка, было что-то
уклончиво-хитрое.
Шагая очередной неприглядной улицей, Спархок неслышно
пробормотал заклинание и выпустил его, стараясь действовать осторожно, чтобы не
спугнуть соглядатаев, которых, он был уверен, здесь немало.
– Ну как? – спросил Телэн. Мальчик достаточно
долго пробыл в обществе Спархока, чтобы распознавать жесты, которыми рослый
пандионец обычно сопровождал заклинания.
– Они здесь, – ответил Спархок. – Я нащупал
по крайней мере троих.
– Они следят за нами? – настороженно спросил
Стрейджен.
Спархок покачал головой.
– Скорее можно сказать, что они следят за всеми. Это не
стирики, так что они не почувствовали, как я искал их. Пойдемте дальше. Если
они начнут следить за нами, я дам вам знать.
***
«Отдых Моряка» оказался чистеньким приземистым трактиром,
украшенным рыбачьими сетями и прочими предметами морского обихода. Заправляли
там отставной капитан, человек весьма внушительного сложения, и его не менее
внушительная супруга. Они не допускали под своей крышей никаких безобразий и
всякому будущему жильцу, перед тем как взять с него деньги, зачитывали длинный
список местных правил поведения. Спархок даже никогда не слыхал о некоторых
пороках, которым запрещалось предаваться в «Отдыхе Моряка».
– Куда теперь? – спросил Телэн после того, как они
бросили в комнате дорожные мешки и снова вышли на грязную улицу.
– Назад в порт, – ответил Стрейджен. – Вожака
местных воров зовут Эстокин. Он имеет дело главным образом с контрабандистами и
матросами, которые таскают по мелочи всякое добро из грузовых трюмов. У меня
есть письмо от Кааладора. Мы якобы должны проверить, заработал ли он то, что
ему заплатили за Праздник Урожая. Арджунцам всегда не доверяют, так что наше
появление не особенно удивит Эстокина.
Эстокин, чистокровный арджунец, явно родился для того, чтобы
стать преступником. Спархок еще никогда прежде не видел лица, которое было бы
так явно отмечено печатью зла. Левый его глаз всегда смотрел на северо-восток,
отчего Эстокин был косоглаз. У него была редкая всклокоченная бороденка, а кожа
покрыта чешуйками какой-то кожной хвори. Эстокин почти непрерывно чесал лицо,
рассыпая вокруг себя белесые хлопья, точно небо во время снегопада. Его
пронзительный гнусавый голос разительно напоминал гудение голодного москита, и
несло от него чесноком, дешевым вином и маринованной селедкой.
– Что, Вимер, Кааладор думает, будто я его
обманул? – осведомился он с оскорбленным видом.
– Разумеется нет. – Стрейджен откинулся на спинку
ветхого кресла в задней комнате вонючей портовой таверны. – Если б он так
думал, ты был бы уже мертв. Он только хочет знать, не упустили ли мы
кого-нибудь, вот и все. Кто-нибудь из местных забеспокоился, когда начали
появляться трупы?
Эстокин скосил на него здоровый глаз.
– Сколько стоят эти сведения? – алчно осведомился
он.
– Нам было сказано оставить тебя в живых, если будешь с
нами сотрудничать, – холодно ответил Стрейджен.
– Не смей грозить мне, Вимер! – вскипел Эстокин.
– Я и не грозил тебе, старина. Я просто объяснял, как
обстоят дела. Давай-ка перейдем к сути дела. Так кто в Бересе забеспокоился
после Праздника Урожая?
– По правде говоря, немногие. – Холодное обращение
Стрейджена явно внушило Эстокину, что лучше присмиреть. – Был здесь один
стирик, который до Праздника вовсю швырялся деньгами.
– Что он покупал?
