Катерина испытывала к Максу чувство огромной благодарности. Он один из всех понял чудовищность приказа Ивана. В то время как муж кружил ее под музыку и юбки белого шифонового платья вились вокруг ее лодыжек, она размышляла о том, сможет ли когда-нибудь достойно отблагодарить своего двоюродного брата.
* * *
Эту ночь и три последующие они провели в Конаке.
Сандро предложил им провести медовый месяц во дворце, и Катерина была очень ему признательна. Это означало, что она по крайней мере пробудет в знакомой обстановке несколько самых напряженных дней и ночей в своей жизни.
Предчувствие ее не обмануло. Когда ночью Иван вошел в их спальню из туалетной комнаты с блестящими от воды гладкими черными волосами и в шелковом халате, надетом на голое тело, его первые слова не сломали лед напряженности между ними.
— Я должен кое в чем признаться, — отрывисто сказал он.
Катерина сидела в постели в изысканной вышитой ночной рубашке, обхватив руками колени. Ее сердце, и без того стучавшее учащенно, забилось еще сильнее.
— Да? — удивленно сказала она слегка охрипшим от волнения голосом, радуясь, что по крайней мере предстоящий разговор на какое-то время отсрочит неизбежный момент, когда он ляжет к ней в постель, и подумала, что, может быть, уже пора ему сказать, почему она так быстро приняла его предложение.
Разграбленная комната освещалась свечами. Ее срочно обставили самой необходимой мебелью, но ни дивана, ни кресел не было, и Иван продолжал стоять в двух шагах от кровати, глубоко засунув руки в карманы халата.
— Я на четырнадцать лет тебя старше, и мы вступили в брак очень.., поспешно. Наверное, могло бы показаться неестественным, если бы в прошлом у меня не было женщин, но я не собираюсь утруждать тебя признаниями во всех своих связях.
Большинство из них были просто юношескими увлечениями.
Он сделал паузу, подыскивая нужные слова, и Катерина поспешно сказала:
— Нет необходимости говорить о прошлом! Я и не жду этого. Мне никогда не приходило в голову, что…
— Но об одной связи ты все-таки должна знать, — сказал он, прервав ее с такой же неумолимостью, с какой за свадебным столом отказал ей в просьбе помиловать австрийцев. — Это касается женщины, с которой в будущем тебе, вероятно, придется встретиться, и с моей стороны было бы оплошностью не рассказать о ней.
Катерина почувствовала, что ее щеки запылали. Что бы там ни было, ей не хотелось об этом знать. Вместо того чтобы как-то расслабиться и сблизиться в первую брачную ночь, он усиливал и без того возникшую скованность в их отношениях.
— Пожалуйста, Иван, — взмолилась она, — в этом действительно нет никакой необходимости… Лучше расскажи о своем детстве, где ты жил, чем любил заниматься…
Иван сурово нахмурился, и Катерина поняла — он не хочет ее слушать и никогда не сможет понять. Со своей непреклонностью он просто на это не способен.
— Зара — моя двоюродная сестра, — неумолимо продолжал он. — Она овдовела десять лет назад, и тогда начались наши… отношения. Но после того как я впервые тебя увидел, между нами все кончено.
Катерина поняла, что пришло время и ей сделать признание, но не могла. Гордость не позволит Ивану смириться с мыслью, что она вышла за него без любви, и если раньше Катерина надеялась, что сможет его полюбить в дальнейшем, то теперь сомневалась, что это когда-либо произойдет.
Выражение его глаз и тон голоса изменились, когда он глухо произнес:
— Ты самая красивая женщина, какую я когда-либо видел, Катерина.
Она поняла, что он хочет заняться с ней любовью, хотя взаимопонимания так и не было, и еще крепче сжала руками свои колени. Бесчисленное множество женщин испытало подобную судьбу, но по крайней мере муж ее любил, был в расцвете сил, хорош собой и слыл героем.
Иван подошел к кровати и задул свечу на ночном столике.
В непроглядной тьме она услышала шелест ткани, когда он снимал свой халат.
Она поняла — чтобы не показаться смешной, нельзя продолжать сидеть, обхватив ноги руками. Катерина вытянулась на постели, и ее сердце тревожно забилось, когда муж лег рядом с ней.
Иван тяжело дышал, и она подумала — вероятно, он тоже волнуется, но когда он уверенно ее обнял, стало ясно, что это не так.
— Я люблю тебя, — страстно прошептал он, прижимая ее к своему горячему и сильному телу.
Это было тело чужого ей человека, тем не менее, когда его губы прижались к ее губам, она старалась ему отвечать, но внезапно ощутила слабый лимонный запах до боли знакомого одеколона. Нахлынули воспоминания о том, как Джулиан беседовал с ней в Конаке во время традиционного чаепития, как танцевал с ней на Летнем балу, как они гуляли при луне в саду среди благоухающих роз.
Иван все настойчивее ее ласкал, и Катерина поняла, что от судьбы не уйдешь. В полной темноте она представила, что это Джулиан лежит рядом с ней и она отвечает на ласки Джулиана.
Катерина понимала, что потом будет чувствовать себя виноватой и испытывать стыд. Но все это будет потом, а главное то, что происходит сейчас. И это надо пережить.
Когда через четыре дня Иван Зларин отправился вместе со своей частью к северо-западной границе, Катерина была подавлена. Она сознавала, что теперь ей нечего ждать от жизни, и, зная, что ее мать и Сиси начнут проявлять любопытство, старалась избегать лишних разговоров, проводя почти все дни в госпитале.
* * *
Вскоре ей пришлось там дневать и ночевать. Во время оккупации среди австрийских солдат началась эпидемия сыпного тифа, которая через несколько недель охватила всю страну.
Однажды утром, устав до изнеможения после еще одной бессонной ночи, Катерина с испугом сказала Сиси:
— Кажется, я тоже заболела. Чувствую себя ужасно.
Сиси вытерла с ее лба пот.
— Ты действительно плохо выглядишь, — откровенно сказала она. — Дай-ка я измерю тебе температуру.
— Нет! Ко мне опасно прикасаться!
Катерина схватила какой-то тазик, и ее стошнило. Сиси налила ей стакан воды и заставила выпить лекарство.
Рука Катерины слегка дрожала, когда она взяла стакан. Она знала, ухаживая за тифозными больными, какому риску подвергается, и полагала, что готова к любым последствиям. Теперь же поняла, что ошибалась, и ужасно перепугалась.
— Позволь измерить тебе температуру, — повторила Сиси, — и частоту пульса. — Потом она спросила:
— Сегодня утром ты впервые почувствовала себя плохо?
Катерина покачала головой:
— Нет, еще вчера. Я думала, это просто от усталости. Но у меня нет сыпи, и, по правде говоря, я не чувствую жара, только эту отвратительную тошноту.
— Вероятно, ты будешь испытывать такое состояние в течение некоторого времени, — сказала Сиси без тени тревоги. — По крайней мере месяца три или около того.
