Улыбочки так и приклеились к их физиономиям –
терпеливо-циничная у юной поварихи или кто она там и похотливая у г-на Муслима.
В следующий миг Атаман безжалостно разомкнул нежные объятия, заломил Муслиму
руку за спину, согнув его в три погибели, нацелил головой в распахнутую дверь и
в быстром темпе погнал к выходу. За ним, грозно держа автомат дулом вверх,
испарился Кентавр. Мазур задержался ненадолго, похлопал по плечу остолбеневшую
повариху и без всякой жалости к разлученным влюбленным посоветовал:
– Поищи другого папика, солнышко, этот годочков через пять
вернется, и то если амнистия грянет...
Отдал честь и покинул комнату. Прыгнул в уазик, и
замаскированное под убогого ветерана чудо техники рвануло со двора. Все
произошло в считанные секунды, никто не успел ничего понять, а свидетели,
ручаться можно, ничего толком рассказать не смогут, будут путаться в показаниях
и преувеличивать. А впрочем, какие там показания властям... Стопроцентная
вероятность: обслуга решит, что босса п р и х в а т и л и некие силовые
структуры, – и никто не станет никуда звонить. А там хозяин и сам
объявится, никто ж не собирается его под асфальт закатывать...
Они ненадолго притормозили в тихом местечке, тупике меж
двумя рядами гаражей, где свидетелей не усматривалось ни единого. Атаман
выскочил из машины, в два счета отодрал жесткую пленку, имитировавшую
номера, – спереди и сзади. Под ними обнаружились настоящие, законные,
легальные. И, между прочим, «говорящие», способные отпугнуть любого гайца.
Вот теперь можно было ехать не торопясь, соблюдая правила
дорожного движения, не превышая и не нарушая. Они сложили автоматы в угол,
сняли вязаные капюшоны с дырками для глаз, Мазур повернулся к съежившемуся на
сиденье пленнику (прижатому к стеночке дружелюбно ухмылявшимся Атаманом) и
жизнерадостно воскликнул:
– Вот так встреча, хвостом меня по голове! Кого я вижу! Вот
так совпаденьице... Какими судьбами?
Муслим пребывал в полуобморочном состоянии. Всмотревшись, он
узнал Мазура, и на лице у него отразилась трудноописуемая гамма чувств и
эмоций: сначала – несомненная радость от того, что это, оказывается, не
настоящий арест. Потом клиент вспомнил, при каких специфических обстоятельствах
случилось их знакомство, и, судя по лицу, ему резко поплохело...
Жестом велев Атаману пересесть, Мазур сам уселся рядом с
незадачливым ресторатором, дружески положил ему руку на плечо и спросил:
– Удивился?
Тот кивнул.
– Душа в пятки ушла? – продолжал Мазур.
Снова кивок.
– А зачем удивляться-то, голубь? – усмехнулся
Мазур. – Неужели не понимал, что за такие фокусы тебе рано или поздно
морду набьют, причем, скорее, рано, чем поздно? Не понимал? Оптимист... Ни один
настоящий мужик не спустит дешевке вроде тебя подобные пакости... Трудно было
заранее подумать?
Он усмехнулся с неприкрытой брезгливостью – не требовалось
ни обработки, ни давления, пленник был парализован страхом и на все готов: всех
заложить, всех продать за копейки, в чем угодно присягнуть и смертельное
обязательство кровью подписать. Это экономило время и труды, но в то же время всерьез
настораживало – по некоторым соображениям...
– Успокойся, родной, – сказал Мазур мягко,
задушевно. – Если ты мне на все вопросы откровенно ответишь, я тебе не то
что уши не отрежу, но даже морду не набью... Я свое благородство распространю
до того, что отвезу тебя на то же место. Отпускать тебя в таком виде далеко от
твоей забегаловки – еще под автобус попадешь от расстройства... Вот ей-богу,
назад отвезу, и ты еще успеешь к своей судомоечке поприставать... Ясно? Но это
исключительно в том случае, если ты в ответ на мои законные вопросы будешь
разливаться соловьем. Испражняться словесно, как кандидат в депутаты перед
электоратом... Ну, пискни чего-нибудь для завязки разговора. У тебя такой вид,
словно сказать что хочешь. Валяй, я ж не зверь...
– Поймите, я здесь совершенно ни при чем! – с
истерическими нотками в голосе выкрикнул Муслим.
– Тише, тише, а то стекла дребезжат... – сказал
Мазур. – Верю я тебе, родной, верю, успокойся. Если я тебя правильно
понял, ты имел в виду, что не сам все это выдумал и затеял? Подначили тебя
плохие взрослые парни, заставили, запугали, с панталыку сбили? А ты, светлый
ангел душою, ничего такого и не хотел? Я правильно понял?
Муслим энергично закивал.
– Знаешь, это крайне похоже на правду, – сказал Мазур
жестко. – Комбинация примитивная, но не лишена некоторой т о н к о с т и –
какой от эмбриона вроде тебя ни за что не дождаться... Вот о плохих парнях мы и
поговорим. Но сначала давай уж побеседуем на отвлеченные темы, если не возражаешь.
Времени у меня достаточно, торопиться некуда, тебя все равно будут считать
арестованным по всем правилам, никто и не подумает милицию вызывать... Мне вот
стало страшно интересно – отчего ты Муслим? Именно Муслим? При том, что все
остальное у тебя, вплоть до рожи – стопроцентно славянское?
Пленник самую чуточку отошел, видя, что никто его пока что
не собирается ни убивать, ни пытать и даже по зубам не бьет. Он с заискивающей
улыбочкой поведал:
– У меня отец любил Муслима Магомаева. Вот и назвал...
– Тьфу ты, – сказал Мазур, – я-то полагал, тут
кроется что-то поинтереснее. До чего банально... Повезло тебе, и крупно. В те
же времена был в моде такой певец – Ермек Серкебаев. Далеко ему было по
популярности до Муслима, но свои фанаты, надо полагать, имелись. Обернись
по-другому, был бы ты сейчас не Муслим, а Ермек. А то и похуже. Представь, что
твой папа от Кола Бельды балдел. – Он поднял указательный палец и
продекламировал с расстановкой: – Колабельды Григорьевич Сизов... Похабе-ень...
Атаман громко хохотнул, и Мазур не стал его укорять.
Задушевно приобняв пленника, продолжал безмятежно:
– И хорошо, что твой папаня равнодушно относился, надо
думать, к Робертино Лоретти, который в те же приблизительно годы блистал. Нет,
серьезно, знаю я одного Робертино, которого папаня-меломан назвал как раз в
честь итальянца. Правда, означенный Робертино, достигнув совершеннолетия, имя
все же поменял – поскольку задразнили в свое время, хлебнул горюшка. Вот только
поменял он имечко не на Петра или, скажем, Анемподиста – а на «Роберт».
Собственно, не поменял, если подумать, а просто-напросто укоротил. «Роберт» –
это все же как-то не так диковинно. Наоборот, звучит вполне на уровне...
Правда, Мусля? Готов спорить на что угодно: в школе тебя дразнили именно что
«Мусля», и никак иначе. Угадал я? Ага, киваешь... И орали что-нибудь вроде:
«Мусля-Мусля, слопал гусли». Тоже верно? Вот видишь, какой я телепат? Ну что ты
на меня пялишься так трагически, с таким цыганским надрывом во взоре? Что-то не
так?
– Почему вы... – только и смог выдавить несчастный
Мусля.
– Почему я с тобой балакаю безмятежно и где-то даже
непринужденно? – догадливо подхватил Мазур. – Почему я тебе по зубам
не брякаю, паяльник в задницу не сую и членом по лбу не бью? Родной, я не
мелкая шпана, которая крышует ларьки и тырит эмблемы с импортных тачек. Скажу
тебе, Муслим, не хвастаясь и не особенно преувеличивая: я – человек достаточно
серьезный. И по этой причине не люблю подражать в замашках мелкой шпане. –
Он улыбнулся открыто, широко, обаятельно. – Ну, к чему меж культурными
людьми вульгарные маты и мелкие угрозы? Ты ведь и так мне расскажешь все, что
меня интересует... иначе я тебя, собака такая, в мелкие кусочки порежу и на
помойку выкину... Без всяких для себя юридических последствий. Ты мне веришь,
Мусля?
