– Кирилл Степаныч, вы разоблачайтесь, тут попросту.
– Честное слово, неудобно как-то, – признался Мазур,
расшнуровывая туфли довольно медленно.
– Да ну, чего стесняться, если уплочено? Вам кто больше
приглянулся?
– Пожалуй что Анжелика, – подумав, заключил Мазур.
– Нихт проблем. Когда дойдете до кондиции, волоките ее во-он
в ту дверочку. И посуровее, главное, а то просечет, что у вас опыт невелик, на
шею сядет, ломаться начнет... Что хотите, то и вытворяйте.
Заворачиваясь в белоснежную простыню, Мазур тяжко вздохнул:
– Влип в приключения на старости лет господин адмирал, даже
страшновато чуточку...
Патрикеич глянул на него с превосходством:
– Кирилл Степаныч, это у вас – советские пережитки.
Наоборот, так оно гораздо проще: заплатил лавэ, разложил телку – и делай что
хочешь, без последствий и проблем. Просто и рационально – никаких тебе чувств,
обязательств, сложностей...
Вернулись феи – уже живописно задрапированные в простыни. Во
исполнение договоренности Патрикеич быстренько встал, взял Марианну за локоток
и наладил к себе за стол, так что моментально стало ясно, какой будет расклад.
Уяснившая это Анжелика присела рядом с Мазуром, безмятежно
ему улыбнулась во все сорок четыре белоснежных зуба и спросила:
– А вы из Средней Азии, да? Я одного Хабибуллу знала, так он
был из Ташкента...
– Он у нас из Тегерана, – преспокойно объяснил
Патрикеич, уже непринужденно приобнявший свою то ли Марианну, то ли попросту
Надюшу.
– А это где? – округлила глаза Анжелика, похоже, ничуть
не прикидываясь.
– Неподалеку от Ташкента, – сказал Патрикеич. – У
него там плантация, хлопок пополам с коноплей, орава вооруженных джигитов и
самый натуральный гарем. Хабибулла, у тебя там все еще восемь жен?
– Обижаешь, Дмитрий, да, – сказал Мазур, наливая
шампанского и себе, и случайной подруге. – Уже двенадцать. Не считая
внештатного состава.
– Слышала? Ты его не серди, а то украдет, и будешь в
Тегеране голой плясать с бубенчиками на попе...
– Ой, да ну вас! – фыркнула Анжелика, присматриваясь к
Мазуру. – Прикалываетесь оба, вот и все. Он совсем на среднеазиата не
похож. Нормальный русский мужик, у меня глаз наметанный.
– Глаз наметанный, рука набитая, осталось только морду
набить.
– Ой, да ну тебя, Димка! – с деланым возмущением
надулась красотка Анжелика, придвинулась к Мазуру и заулыбалась ему вовсе уж
обольстительно: – Вот вечно он так – то прикалывается, то шутки дурацкие гонит.
А вы такой солидный, наверняка положительный... Как вы с ним познакомились-то?
Настолько не гармонируете...
«А она не дура, – подумал Мазур. – Разве что
образованностью не блещет, но на дурочку не похожа...»
– А я его четвероюродный дядя, – сказал он как можно
непринужденнее. – Из Мурманска. Боцман дальнего плавания. Завернул вот
посмотреть, как племянничек себя ведет...
– Серьезно?
– Да как вам сказать... Насчет боцмана по крайней мере –
чистая правда.
И без всякого перехода рассказал старый и пошлый анекдот про
боцмана, джинна и юнгу. Анжелика закатилась, будто ее щекотали. Понемногу Мазур
начинал осваиваться в абсолютно новых обстоятельствах. Хотя, честно признаться,
некоторая потаенная робость и в самом деле присутствовала: впервые имел дело с
отечественными проститутками. Не при начальстве будь сказано, двадцать лет
назад, вынужденно служа при борделе, он не то что с рядовой тамошней служащей –
с хозяйкой заведения крутил амуры, но это было совсем другое дело...
Если подумать, и не робость это была, а нечто среднее между
неловкостью и внутренним протестом. Такова уж старая закалка. Трудно было
хладнокровно вписаться в ситуацию, когда можно пользоваться этой соплячкой, как
вещью, за которую у п л о ч е н о. Действительно, какой-то другой мир, подумал
он сердито. Все остальные-то ничего необычного в ситуации не видят...
Какое-то время он безмятежно травил байки с морским уклоном,
прекрасно понимая, что разговорами, как писал классик, тут не отделаешься и
придется все же смотреть ируканские ковры. Потом Патрикеич, олицетворяя своей
персоною басню о соловье, которого баснями не кормят, подхватил хихикавшую
Марианну и исчез за одной из дверей. Анжелика, словно получив конкретный
приказ, поднялась и безмятежно бросила Мазуру:
– Пошли?
Вздыхая про себя – глубоко же на старости лет нырнул в
пучины рыночной экономики, до самого дна, – Мазур пошел следом. Никаких
ковров за дверью, разумеется, не обнаружилось – попросту большая комната со
столом посередине и широким диваном.
Анжелика преспокойно сбросила простыню на пол, потянулась и
осведомилась:
– Ну, мне как?
Тут уж было не отвертеться. «В интересах дела», –
ханжески успокоил себя Мазур. В конце-то концов, приходилось ради дела
вытворять кое-что и похуже...
События, в общем, очень быстро шли своим чередом – как и
следует быть, когда нормальный мужик, имеющий на себе лишь простыню, пребывает
в компании голой красотки, которой за все заплачено.
Потом, в машине, Патрикеич покосился на него не без
довольства собой:
– Ну как, Кирилл Степаныч? Повеселели?
– Не без этого, – признался Мазур, бездумно таращась на
разноцветные ночные огни. – Ртом презерватив натягивать – это,
оказывается, искусство...
– Что, первый раз столкнулись?
– Ну, – сказал Мазур.
– Ну и поколение у вас, уж простите на дурном слове...
– Какое есть, – сказал Мазур без раздражения. –
Слушай, Патрикеич... У меня, честно тебе скажу, впечатление осталось какое-то
странное от ее буферов. Чересчур уж твердовато...
– Силикон, конечно, – спокойно сказал Патрикеич. –
Они ж обе силиконовые, что та, что эта.
– Тьфу ты, – сказал Мазур. – То-то у меня
ощущение, что не буфера глажу, а что-то твердое мну...
– Но вид-то приглядный, согласитесь? Торчат буфера, как я не
знаю что...
– Вид видом, а на ощупь... – проворчал Мазур.
– Не понравилось?
– Непривычно.
– А в общем и целом?
– А в общем и целом – дело знает, стервочка...
– Вас домой?
– Куда ж еще, – сказал Мазур. Покосился на верного
адвоката и преспокойно распорядился: – Сверни-ка в тот вон переулочек, я
отолью. Поначалу не хотел, а теперь приспичило. Ехать еще далеко, а тут темно,
и свидетелей нет...
Патрикеич проворно свернул в переулок. Справа тянулась
глухая стена фабричного вида, слева раскинулся какой-то парк, освещенные окна,
просвечивавшие сквозь гущу веток, располагались довольно далеко.
