Ну вот, и здесь не ошибся, констатировал Мазур с привычной
уверенностью в себе. Ждут, паршивцы... или один паршивец? Ну, посмотрим,
подержим за вымя...
Тщательно п р о с ч и т а в в голове каждое движение,
заранее представив себе порядок перемещений и возможных действий, он напрягся,
перенес тяжесть тела на правую ногу...
Дальнейшее произошло молниеносно. Сорвав правой рукой
противомоскитную сетку, отшвырнув ее вправо от себя, Мазур «щучкой» нырнул в
оконный проем, грамотно приземлился в темноте, тут же перекатился влево,
крутнувшись на спине, совершил еще одно перемещение-пируэт – чтобы сбить
противника с толку и выиграть секунду-другую.
Предосторожность была не лишняя – помянутый противник,
торчавший у окна, с повальной быстротой ринулся в атаку, замахиваясь чем-то
вроде короткой дубинки, а с другой стороны надвигался второй, далеко не так
проворно и хватко. Лица человека с дубинкой было практически не различить в
полумраке – значит, м е с т н ы й, а вот второй – белый...
Поскольку ни у одного из супостатов не было в руках ничего
огнестрельного, Мазур позволил себе п о и г р а т ь – несколько секунд не
атаковал, а хлестался с противником, чтобы составить о нем беглое,
приблизительное впечатление. Судя по моментально проявившимся результатам, тип
с дубинкой был молод, более-менее учен рукопашным единоборствам, верток...
словом, из двоих он был наиболее опасным. Второй гораздо вяловатее, Мазур без
особого труда переместился так, чтобы молодой закрыл от него напарника.
И, уже не церемонясь, отбил руку с дубинкой, нацелившейся на
его черепушку, нанес пару-тройку жестоких ударов руками и ногами – убить не
убьет, но вырубит надолго...
Молодой, выронив дубинку, звучно обрушился на пол, где, как
предвиделось, вытянулся во всю длину и отключился, перестав являть собою какую
бы то ни было опасность. Дальше было уже попроще. В бледном лунном свете
блеснула полированная сталь ножа – но Мазур, без труда угодив носком ботинка по
нужной костяшке запястья, моментально нож выбил. Упал на спину, в хорошем стиле
рожденной в бразильских трущобах капоэйры захватил ногами талию противника,
опрокинул его, сбил на пол, извернувшись, оказался сверху – классическая
миссионерская позиция, ага – не особенно и сильно почествовал ребром ладони по
шее.
Взмыв на ноги, быстренько задернул шторы на всех трех окнах
и зажег ночник у постели. Вторжения извне он не боялся – достаточно долго
наблюдал за своим жилищем со стороны, чтобы убедиться со всей уверенностью:
никакой подмоги у этих нахалов снаружи не имеется, заявились оба-двое...
Света ночника хватило, чтобы внести в происходящее полную
ясность. Хозяин дубинки оказался молодым крепким африканцем, а второй,
хрипевший в двух шагах, – главным егерем. Ну, а где ж у нас... ага, вон мы
где...
Мбопа обнаружился в дальнем углу – живехонький, с забитым в
рот кляпом, связанный крайне надежно и обстоятельно. Завидев Мазура, он
принялся отчаянно гримасничать, тщетно пытаясь вытолкать языком кляп и всем
своим видом показывая, как он рад столь решительным переменам в ситуации.
– Тихо! – цыкнул Мазур яростным шепотом. – Полежи
пока, растяпа... Не мешай работать. Кому говорю?
Мбопа чуточку унялся, биться и гримасничать перестал, но
вращал глазами, как собака из сказки Андерсена. Неуютно и позорно ему было –
как любому в его положении. Но чувства старого шпика Мазура как-то не особенно
и волновали.
Оглядевшись, он усмотрел моток тонкой прочной веревки, от
которой, никакого сомнения, и отрезали часть для упаковки старины Мбопы.
Подобрав нож, – стандартный кинжал португальских парашютистов, надежный,
но лет десять как замененный более современным образцом, – не мешкая,
принялся за работу, бубня под нос старую американскую песенку:
– «Заходи, красотка, в гости!» – мухе говорил паук...
Песенка, кажется, была не американская, но какое это имело
значение? С большим знанием дела Мазур быстренько спутал по рукам и ногам обоих
агрессоров, не хуже, чем они сами спеленали Мбопу. Молодой все еще пребывал в
беспамятстве, а «майор» отчаянно пытался отдышаться. Сопротивления он
практически не оказал – в его преклонные годы уже не сможешь качественно махать
конечностями...
Молодому Мазур забил в пасть кляп, использовав для этой цели
одну из собственных маек, а егерю рот оставил свободным. Присел на пол с ним
рядом, положив рядом револьвер и чутко прислушиваясь к тишине снаружи.
Мбопа замычал.
– Лежать, говорю! – безжалостно отмахнулся Мазур.
Присмотрелся к пленнику и сказал уверенно: – Ну, все, все, кончайте
притворяться, старина, вы вполне уже продышались, подыхать не собираетесь, к
допросу готовы... Предупреждаю сразу: у меня мало времени, поэтому постарайтесь
обойтись без пустого выражения эмоций в виде ругательств. Мне, собственно,
чихать, что вы там обо мне думаете – ничего доброго, понятно, – но время,
повторяю, поджимает... При любой попытке уклониться в лирику, не имеющую
отношения к делу, бить буду так, чтобы ничего не повредить, но крайне
болезненно... Все понятно?
Он ждал все же, что «майор», ведомый естественным
человеческим чувством, выматерится как следует, все же не послушает увещеваний
– и приготовился нанести обещанный удар, достаточно болючий. Однако старикан
лишь зло поджал губы, воздержавшись от влекущих возмездие пустых реплик.
Чувствовалась старая школа выживания...
– Значит, понятно, – сказал Мазур. – Отлично. И
мне время сэкономите, и собственное здоровьичко побережете, а оно в ваши годы
вещь ценная... Ну что же, герр майор... Помощи вам ждать неоткуда, по вашей
роже видно. Она у вас откровенно безнадежная. Исполнена тоскливого осознания
проигрыша. Это хорошо. Потому что у меня нет времени вести с вами долгие и
тонкие психологические поединки. Все будет обстоять проще и грубее. Либо ты,
сволочь старая, будешь отвечать на все вопросы без запинки и обстоятельно, либо
я к тебе применю пару эффективных штучек в стиле незабвенного Конго-Мюллера...
Он умышленно сделал паузу – и с довольным видом осклабился,
узрев ожидаемую гримасу на лице пленника: несказанное удивление, почти что
шок...
– Вот на этом ты, сволочь, и завалился, – сказал Мазур,
все еще ухмыляясь. – На Конго-Мюллере. Обнаглел ты, надо сказать, до
предела: держать на стене классическую, можно сказать, в анналах запечатленную
фотографию Конго-Мюллера в погонах конголезского майора – да вдобавок и ту, где
вы с ним стоите рядышком, как два голубка... Ну да, я понимаю. Конго-Мюллер
давно помер, и еще допрежь того давненько выпал из активной р а б о т ы, люди
уж и забывать начали эту рожу, мало кто помнит, что был такой прощелыга –
бывший вермахтовец, в начале шестидесятых командовал бандой белых наемников в
Конго, когда там убили Лумумбу и гражданская война раскрутилась на всю
катушку... Охотно верю, что чересчур уж ничтожна была вероятность напороться на
кого-то, помнящего старые времена... Ты м е н я недоучел, колбасник. Я,
конечно, в те годы, когда вы с Мюллером бандитствовали в Конго, был пацаном,
едва-едва в школу пошел – но потом-то, выбрав себе профессию, интересовался
всем, что имело отношение к р е м е с л у. А эту классическую фотографию
Мюллера я с детских лет помню. У нас о нем в свое время писали немало, даже
книжка вышла, точнее печатный вариант того фильма, что сняли о Мюллере два
хватких репортера... «Смеющийся человек», а? Ты этот фильм наверняка посмотрел,
если уж вы с Конго-Мюллером были корешами... Вот так оно все и сплелось – то,
что ты несомненный немец, то, что ты корешок покойного Мюллера... Стало быть,
человек с п р о ш л ы м. С таким прошлым, за которое тебя можно з а ц е п и т
ь, как рыбку на крючок... Ну вот, я тебе сказал достаточно. Твоя очередь.
Разрешаю парочку чисто эмоциональных фраз – как ты был глуп, что недооценил мою
скромную персону, и далее в таком роде... Но только парочку, не больше!
