Я пришла, чтобы спросить отца, куда он задевал королевскую печать (мне нужно было скрепить ею новые молитвы, в которых наконец-то поминался Папа Лев, хотя Папой Римским он стал еще десять лет назад). Как только я вошла, Кута и его дружок-сакс сразу захлопнули рты. Тогда я на это внимания не обратила, а теперь понимаю, почему они умолкли – я бы сразу распознала сакский выговор, даже если бы они болтали по-кимрски или по-эйрски.
Были ли юты в сговоре с саксами? Если судить по доспехам, по оружию моего братца и его напарников – да, но если так, то к этому причастен и мой отец, принц Гормант Харлекский, ведь Канастир ни шагу не делал без его дозволения! От этой мысли кровь стыла в жилах!
Ну теперь-то он уж точно никуда и шагу не сделает.
Тут мне показалось, что я заметила какое-то тусклое свечение в углу. Моргнула – свечение пропало. Я осторожно пошла в ту сторону. Сердце стучало, как сакский боевой барабан. Я остановилась и попятилась в другой конец комнаты, хотя до странного свечения оставалось еще добрых пять шагов.
Свечение приобрело очертания, смутно напоминавшие человеческую фигуру, – наверное, то была душа какого-то человека, погибшего в ужасных муках. Но я сразу поняла, кто мне явился.
Я протянула руку и вытянула указательный палец.
– Оставь меня, брат! Твоей кровью забрызганы только твои собственные руки, не мои!
Призрак Канастира молчал, он шелестел, посвистывал, как свистит ветер, пролетающий по сухой траве. Но я слышала в этом свисте слова, они как бы рождались в моей голове.
«Мерзкая убийца, грязная кровосмесительница!»
– Тебя сбросила твоя собственная лошадь! Я тут ни при чем!
Конечно, это была не правда, ведь это я нанесла удар его лошади, и та, обезумев от боли, сбросила его, а проживи Канастир еще хоть несколько мгновений, я бы действительно обагрила руки его кровью.
«Убийца!»
Руки призрака потянулись ко мне, стали длинными-предлинными, пытались сжать мои груди… Я вскрикнула, съежилась в углу.
– Зачем? Зачем бы мне убивать тебя? – всхлипнула я, не в силах унять страх. «Затем… Затем…»
– У меня не было на то причин! Ты потащился за мной в Камланн, ты заставил меня сделать это! «Затем, что тебе ЭТО ПОНРАВИЛОСЬ!!!»
Ярость охватила меня, я бросилась к призраку, размахивая руками. Как он узнал? Как Канастир узнал, даже теперь, будучи мертвым, то, в чем я сама боялась себе признаться, – как ни ужасно было все, что он сотворил со мной много лет назад, мне это понравилось?!
Вовсе нет! Не может быть.., нет, никогда!
И все же эта мысль пугала меня, ведь тогда получалось, что я убила своего брата из-за того, что не хотела, чтобы он сделал это вновь, или.., или из-за того, что мне ненавистна была его понимающая ухмылка, которая говорила: «Я знаю, чего тебе на самом деле нужно, развратная сучка!»
Размахивая руками, я разметала дым от сырых дров и без сил упала на пол. Призрак Канастира улетучился, но осталось его зловонное дыхание. Оно преследовало меня. В ушах так и звучал его голос: «Затем, затем, затем…»
И тогда я поняла, что мне нужно бежать, бежать из Камланна. Как можно скорее, ибо я чувствовала, как берут надо мной вверх порочность и похоть Рима, как они наполняют меня грехами и ересями. Артус должен умереть, скоро умереть, сегодня или завтра, если у меня хватит сил и решимости сделать это. Если уж я совершила братоубийство, разве я остановлюсь перед убийством короля?
В Риме все, что не было общепринятым, было запрещено, а все, что не было запрещено, вскоре становилось общепринятым. А что и того хуже – все дороги вели в Рим, так мне говорили, но может быть, то была еще одна римская ложь.
Все запуталось. Куда бы я ни глянула – везде мне мерещились заговоры. О, как я страдала по старым добрым временам, когда правили мирные короли и принцы, когда жизнь была проста, когда господа и дамы мчались по лесам, охотясь на диких зверей, когда жизнь текла в ладу с природой, когда люди гуляли с богами и разговаривали с ними так, словно это их повара или няни, и совсем не думали ни о какой дворцовой возне, религии, не замышляли покушений и не гадали, хорошо это или плохо!
Я сплюнула, но поняла, что запах Канастира отравил меня, что теперь он меня никогда не покинет; его мерзкое обвинение было похоже на древесную смолу, которую жуешь, жуешь, но не можешь ни выплюнуть, ни сглотнуть.
Я не хотела этого! Как он смел сказать, что я хотела?
Не хотела!
Глава 37
Пропела волынка, и звук ее был протяжен и тосклив. «Приди ко мне, приди! Крови жажду, крови!» Звук волынки летел над печальными болотами, туман клубился, завивался вокруг унылых басовых нот. Серая, зеленая, алая нить мелодии разрывала покров тумана. Призрак сержанта МакБанко шагал среди ночи по развалинам кафе в Лондондерри, по извилистым узким улочкам, по широким римским трактам. А майор Смит бегал кругами и собирал с мостовой то, что осталось от его отряда, и складывал в корзину для картошки.
Но вот взошло солнце, и Питер открыл глаза, но тут же зажмурился от яркого рассветного луча, проникшего в его комнату через выходившее на юго-восток окно.
Он рывком сел. У ворот стоял волынщик и своей игрой приветствовал утро. Питер встал, пошарил в изголовье, но не нашел того, что он искал, этого там, естественно, не могло и быть, а искал он автоматический пистолет системы «Инграм Мак-10».
Питер покачал головой. В руке он сжимал рукоять короткого римского меча-гладиуса, а вовсе не рукоятку пистолета. Он Ланселот, а не Питер Смит. Легат двух легионов Артуса. Dux Bellorum. «Помни об этом, – приказал он себе. – И не позволяй ей вычислить тебя раньше, чем ты вычислишь ее». Он усмехнулся, поймав себя на том, что думает о Селли Корвин примерно так же, как Корс Кант об Анлодде.
«Итак, день третий. В этот день я погибну на стадионе под вопли всего населения Камелота».
Он воспользовался ночным горшком, затем умылся и задумался. Слишком много ошибок. Слишком много шансов засыпаться. Ланселот – настоящий Ланселот – прожил в Каэр Камланне не один год! И как мог майор Смит надеяться сыграть роль этого человека?
«Бард меня уже подозревает, по крайней мере догадывается, что со мной что-то не так. Как я могу…»
Он закрыл глаза, вгляделся внутрь себя. Он до сих пор ощущал странное давление в голове. Там словно бы ворочался какой-то шершавый, царапающийся комок. Ланселот из Лангедока, сикамбриец, полководец, консул, сенатор, любимец Камланна и правая рука Артуса. Живой – он жил в сознании у Питера. У него можно было разжиться знаниями.
«Рискнуть и выпустить его на свободу? А выбор у меня есть?»
«Ты выпустишь меня, свинья бесовская!»
«Давай договоримся. Я вовсе не хотел сюда попасть. Найди мне шпионку, и я испарюсь».
