32
Прознав, что его кузина, королева Англии, помогает деньгами графу Ботвеллу, Джеймс Стюарт срочно отправил письмо графу Роберту Мелвиллу, своему послу в Англии, чтобы тот уговорил Елизавету переменить свою политику. И раз уж речь об этом зашла публично, то ей пришлось уступить. Теперь опасность подстерегала Френсиса Хепберна по обе стороны границы. Но худшее было еще впереди.
21 июля 1593 года новым королевским указом подтверждалась конфискация имущества Френсиса Хепберна, пятого графа Ботвелла. Но теперь еще и его герб был расколот на части — эту церемонию произвели публично на рыночном перекрестке в Эдинбурге. Возмущенный герцог Леннокс вместе с другими знатными дворянами решил помочь опальному графу. Если Мэйтлэнд, рассуждали они, сумел натравить короля на его же кровного родича, то что же тогда могло быть с другими?
Ботвелл, сопровождаемый одним из своих братьев, в который уж раз поскакал в столицу. Его люди проникали в город по двое и по трое, пока незаметно Эдинбург ими не переполнился. Катриону оставили в Эрмитаже.
— Что теперь будет? — взмолилась она.
— Не знаю. Только бы добраться до Джеймса. Я смогу уговорить его вернуть земли, которые уже переданы моему наследнику. И принужу, если придется, разрешить тебе развод. А там, любовь моя, нам с тобой уже ничто не будет грозить.
— А если ты не доберешься до него, Френсис?
— Тогда, дорогая, наш путь лежит во Францию. Пусть Ангус сражается за своих внуков.
Катриона прильнула к нему, ее губы звали к поцелуям, а тело было мягким и податливым. Приняв приглашение, лорд со страстью ею овладел, а затем проспал несколько часов, заключив в свои объятия. Когда графиня проснулась, его уже не было рядом, и она испугалась.
24 июля 1593 года Джеймс Стюарт проснулся в тускло-серый рассветный час. В воздухе явно чувствовалась влага, и король прикинул, не идет ли дождь. Он услышал слабый звук, как будто по полу передвигали стул.
— Барри, это ты? — крикнул Джеймс.
Ответа не было. Сердце короля неистово забилось, а ночная рубашка взмокла от холодного пота. С величайшей осторожностью он выглянул за полог кровати.
— Доброе утро, Джеми, — приветствовал короля Френсис Хепберн, Джеймс завизжал. Метнувшись на другой край постели, он соскочил на пол и стремглав кинулся к двери, ведущей в спальню королевы. Но дверь не поддавалась. И тогда дрожащий от ужаса Джеймс Стюарт, всем телом вжавшись в эту дверь, будто так он мог проникнуть сквозь нее, повернулся лицом к своему заклятому врагу. Некоторое время кузены безмолвно разглядывали друг друга. Один трясся от страха, стоя во влажной ночной рубашке, с растрепанными волосами и дрожащими губами, а другой — в красном плодовом килте, с обнаженной шпагой, был спокоен и уверен в себе.
Потихоньку Ботвелл приближался к королю. Король затрясся еще сильнее. Голубые глаза Френсиса сузились и, схватив лицо кузена большим и указательным пальцами, он прорычал:
— Итак, мой славный мальчик. Ты говорил, что я посягаю на твою жизнь… Посмотри, я держу ее в руке.
Король покачнулся, готовый упасть в обморок.
— Боже мой, Джеми! Не убивать же я сюда пришел! — уже другим тоном произнес Ботвелл. — Соберись же с духом!
Глаза Джеймса завращались в глазницах, и он диковато глянул на кузена.
— Моей души тебе не видать, Френсис! Убей меня, если хочешь, но моей души тебе не видать!
— Боже! — взорвался Ботвелл. — На кой мне черт твоя душа, Джеми?! Я пришел наладить наши отношения. Я вовсе не желаю ни твоей жизни, ни твоей души, ни твоей короны, ни твоего проклятого королевства, Джеми. Я просто хочу получить назад собственные земли, чтобы передать их своему наследнику, и еще хочу жениться на леди Катрионе Лесли. Дай мне это и, если захочешь, то навсегда отделаешься от Ботвелла!
— Мэйтлэнд говорит, что ты вознамериваешься убить меня, — сказал король.
— Пусть Мэйтлэнд стоит скамейкой в конюшне, — выругался Ботвелл.
Несмотря на обуявший его страх, король рассмеялся. Пограничный лорд протянул руку и взял королевское платье.
— Оденься, Джеми. По-моему, ты замерз.
Потянув кузена от двери, Ботвелл помог ему облачиться в теплую одежду. Затем, по-хозяйски налив глоток виски, он дал ему выпить. На королевские щеки постепенно возвращался румянец. Заметив это, Ботвелл преклонил колени и протянул рукоятку шпаги своему властелину.
Этот простой поступок, казалось, успокоил монарха, и он даже испытал некоторое смущение.
— О, встань, Френсис, и спрячь свою шпагу.
Граф подчинился и, поднявшись, подбросил дров в огонь. Испросив высочайшего разрешения, он сел, и теперь кузены сидели напротив друг друга.
— Полагаю, — смиренно сказал король, — что мой дворец полон твоих людей.
— Да, — грустно ухмыльнулся Ботвелл. — И Леннокса, и Хоума, и Ангуса, и Колвилла, и Лоджи, и Берли, и Хантли. Я не так глуп, кузен, чтобы приходить к тебе в гости, не заручившись поддержкой двух-трех друзей.
— Они стоят за тебя так, как никогда не стояли за меня.
— Только из-за Мэйтлэнда, Джеми. Он вознамеривался отобрать их исконные права. Я для него — пробный камень. А эти люди прекрасно знают, что если паду я, то падение угрожает и им. Они верны самим себе.
— А кому верен ты, Френсис?
— Как и они… прежде всего себе и своим.
— Ты честен, Френсис.
— Я всегда был с тобой честен, Джеми, мальчик мой. Но теперь пришло время и тебе быть честным со мной. Я знаю, что с моими землями ты поступишь по справедливости. Они законно принадлежат мальчику Маргарет.
— Но разве он и не твой тоже?
— Я прихожусь ему отцом, Джеми, но моим он никогда не был. Как и никто из детей. Все они принадлежат Маргарет и Ангусу, но не мне. Поэтому Кат для меня так дорога. Она — моя и, когда у нас появятся дети, это будут именно наши дети.
— Нет, Френсис, они будут незаконнорожденными, потому что я никогда не дам своего позволения на твой брак с Катрионой Лесли.
Несколько мгновений в комнате было очень тихо, а затем Ботвелл спросил:
— Почему, Джеми?
— Ты был честен со мной, кузен, и я с тобой тоже постараюсь быть честным. Если я не могу заполучить Кат, то и ты ее не получишь.
— Боже мой, Джеми, неужели ты меня так ненавидишь?!
Ты взял все, что я имел, ты разрубил мой герб на эдинбургском рынке. На этом свете у меня осталось только одно.
Женщина. Зеленоглазая женщина, которую я люблю превыше всего. Если завтра я умру, то и тогда она не вернется к тебе. Что я сделал, что заслужил твою дикую ненависть?
Это так ты отплатил за мою верность?
— Она любит тебя, — тихо произнес король, — и именно это я не смогу ей простить, Френсис. Я лежал между ее шелковыми бедрами, но эта женщина не отдала мне ни крупицы себя. Я обладал ею, и ее прелестное тело отвечало мне. Так мне не отвечала никакая другая женщина. Но она не подарила мне ни капли своей любви. И теперь, после нее, ни одна из женщин не может меня удовлетворить, даже эта нежная маленькая пустышка, на которой я женился. Но тебе, кузен, Катриона открыла свое лицо любви. Чтобы быть вместе с тобой, она презрела приличия и обе церкви Шотландии. Из-за любви к тебе она, обожавшая своих детей, не видела их уже несколько лет. Я объявил тебя вне закона, и отнял у тебя все, а эта женщина все равно осталась с тобой. Ни тебе, ни ей я не могу простить вашу любовь, Френсис. Я не могу приказать Катрионе любить меня, но я могу приказать не выходить за тебя замуж и могу позаботиться, чтобы это приказание было исполнено.
