Владелица огромного состояния, Катриона непременно желала передать свои деньги в распоряжение Ботвелла.
Но Френсис был столь же горд, сколь она богата, и отказывался что-либо брать у нее.
— Глупец! — кричала ему графиня. — Без денег ты беспомощен, словно жук, перевернутый на спину!
— Перебьюсь, — коротко отвечал он.
— Ботвелл! Ботвелл! Послушай меня, любимый, Франция — не Шотландия и не Англия. У тебя там нет ни настоящих друзей, ни прибежища. Чтобы жить, нужны средства.
Позволь мне помочь тебе. Деньги — не Патрика. Они мои!
Оставленные прабабкой мне. Мной вкладывавшиеся на протяжении всех этих лет. Пожалуйста, возьми! Позволь, я велю Кира поместить их на твое имя в парижский банк.
— Нет, дорогая, — тихо отрезал Ботвелл, тронутый, однако, ее предложением и заботой. — Однажды я уже говорил тебе, что не могу принять ни одного пенни, потому что люблю тебя. Не позволю, чтобы в истории осталось записано, что Френсис Стюарт Хепберн любил деньги графини Гленкерк, а не ее саму.
— Увы, история никогда не помнит о влюбленных женщинах! Мое имя умрет вместе со мной. — Кат подняла к нему лицо. — Боже милостивый, Френсис! Как ты будешь жить?
— Буду сдавать внаем свою шпагу. Французским королям всегда сгодится лишний добрый клинок. Так найду кровать и набью себе желудок. Не волнуйся, любовь моя. Проживу.
— Сомневаюсь, — задумчиво проговорила Катриона, — чтобы кровать и пища одни удовлетворили хозяина Эрмитажа, Келсо, Колдингема, Лиддиздейла и Кричтена.
— Сначала придется обойтись, а потом построю себе более насыщенную жизнь. Способы есть.
— Да! — прошипела Кат, внезапно разъярившись. — Меж ног у какой-нибудь перезрелой герцогини! Держу пари!
Склонив к ней лицо, Ботвелл рассмеялся.
— Возможно, дорогая. Твоя любовь ко мне затмила то обстоятельство, что я безжалостный мужчина.
— Возьми деньги, Френсис! Устройся, молю тебя!
— Нет, Катриона, нет.
Она поняла, что проиграла. Дальше спорить было бесполезно, и, однако, она даст Кира указание выдавать графу столько, сколько понадобится, если только тот попросит.
И король Франции получит щедрую взятку, чтобы Ботвеллу оказали добрый прием и обеспечили безопасность.
А тем временем в Эдинбурге король попытался подкупить одного торговца из друзей Френсиса, надеясь, что этот человек предаст мятежного лорда. Но господин Теннант поступил иначе — нанял судно, чтобы помочь Ботвеллу бежать во Францию. Оно будет ждать у мыса Рэттрей 18 апреля.
И хотя Ботвелл противился этому. Кат поехала вместе с ним. Графиня чувствовала себя прекрасно.
— Этого ребенка я не потеряю, — уверяла она и договорилась, что аббат Оленьего аббатства приютит их на ночь перед отплытием.
Во время прощания с Гордонами Генриетта шепнула Кат:
— Моя служанка Нора говорит, что три дня назад Гленкерк вернулся домой.
Кат знала, что еще с Рождества Нора гуляла с одним из солдат Лесли.
— Ничего не говори, — так же тихо молвила она в ответ. Генриетта кивнула.
Они выехали к побережью верхом с охраной из людей Гордона и к вечеру добрались до аббатства. Настоятель прямо дрожал от страха, вдруг король узнает, что он приютил графа Ботвелла! Однако бедный аббат был сильно обязан своему другу Чарлзу Лесли и теперь отплатил долг, дав на одну ночь прибежище графине Гленкерк и ее возлюбленному, лишенному ныне всяческих прав.
Устроившись в странноприимном доме, Кат сказала:
— Не хочу сегодня спать. Для этого у нас будет вся оставшаяся жизнь.
Ботвелл понял и привлек любимую к себе, чтоб ей не видеть слезы на его глазах.
В последнее время он наблюдал, как Катриона возводила защитную стену вокруг своих чувств. И, зная, что прощание будет спокойным, оттого любил Кат еще больше: прояви она хоть минутную слабость, он не смог бы ее оставить — как не смог бы жить, зная, что разорил Лесли. Что бы там ни говорили его враги, Френсис Стюарт Хепберн был человеком чести. И это его погубит.
Они провели ночь за разговорами, уютно устроившись перед пылающим камином. И лишь один раз — перед самым рассветом — он овладел ею. В последний раз его руки бродили по телу этой дивной женщины, с нежностью доводя ее до верха возбуждения. В последний раз она почувствовала внутри себя его твердость и отдалась тому восторженному блаженству, какое он всегда ей приносил.
И когда все окончилось, Френсис склонился над ее быстро растущим животом и поцеловал его.
Еще затемно они выехали из аббатства и к рассвету достигли побережья. С утеса различим был корабль, качающийся на волнах, — черный силуэт в темном море на фоне зари.
Подали сигнал; пора было спускаться, а от корабля отделилась маленькая шлюпка и пошла по направлению к берегу. Гордоновские люди незаметно расположились по берегу.
Кат и Ботвелл стояли рядом лицом к морю. Он обнял ее за плечи, но графиня даже и не почувствовала. Затем Френсис повернулся, чтобы видеть ее лицо, и больше не смог оторвать взгляда. Шлюпка подошла уже к самому берегу. Стянув с пальца сапфировый перстень с золотым львом, граф отдал его Катрионе.
— Для моей дочки, когда подрастет, — сказал он.
Кат беззвучно кивнула и положила кольцо в свой кошелек. Ботвелл с нежностью прикоснулся к ее щеке.
— Больше никого не будет. Кат. И никого никогда не было. Ведь ты это знаешь, да?
— Д-да, Френсис. — Ее голос слегка дрожал.
— Не печалься, любовь моя. У Гленкерка тебе ничего не грозит, — успокаивающе проговорил Ботвелл. А затем притянул Катриону в свои объятия и в последний раз завладел ртом, который он так любил. Почувствовав его жесткий язык, графиня растаяла, и все ее тело уже возмущалось судьбой. Ни один из них не думал, что поцелуй может быть так сладок.
Наконец их вернул к действительности настойчивый голос:
— Милорд! Милорд! Нам надо поспешить. Уже рассвет, и скоро прилив обратится против нас.
Ботвелл неохотно отстранился от Катрионы, но синие глаза ни на миг не отрывались от изумрудных.
— Прощай, любимая, — сказал он тихо.
— Счастливого пути, дорогой милорд, — ответила она.
Френсис повернулся и, поспешно ступая по песку, пошел к шлюпке.
— Френсис!
Граф посмотрел назад и увидел, что Кат бежит к лодке.
Он схватил ее простертые руки.
— Я люблю тебя, Ботвелл! Никогда не было никого, подобного тебе. И никогда не будет!
Ботвелл ответил ей нежным взглядом.
— Знаю, Катриона. Всегда знал. А теперь, дорогая, подари мне свою улыбку. Дай мне еще раз увидеть ту улыбку, что превращает меня в раба.
