Когда сознание вернулось к ней, она начала тихо смеяться — ведь когда-то она сказала ему, что сделает из него лучшего любовника, чем он был. Но теперь она знала правду. Он довел ее до таких высот блаженства, которых она не достигала ни с кем до него, и она поняла, что все они, до Ашура, обманывали ее, она была женщиной лишь наполовину. Она осторожно помассировала опухшие от поцелуев губы и взглянула ему в глаза.
— Что же ты не сказала мне? — спросил он.
— Потому что еще совсем недавно, мой прекрасный Ашур, я сама не знала своего тела, — честно ответила она. Он не мог поверить.
— Ты выросла в гареме, — недоверчиво хмыкнул он, — окруженная женщинами, и ты утверждаешь, что никогда не знала, каково наслаждение от общения мужчины с женщиной? Они не просветили тебя?
— Меня отослали из дома отца в десять лет, — спокойно объяснила она. — Моя мать, черкесская танцовщица в гареме отца, лишь единожды привлекла его взор. Этого оказалось достаточно, хотя вообще-то она была, наверное, не слишком привлекательной, чтобы удержать его. Он никогда больше не призвал ее на свое ложе, и она умерла при родах. Меня отдали кормилице, а после того как я перестала нуждаться в ее молоке, меня предоставили самой себе.
Я была ничьим ребенком. Некоторое время мной интересовалась моя бабушка Хурем, но по мере того как я вырастала, я все больше становилась похожей на бабушку отца, Сиру Хафиз, смертельного врага моей бабушки.
И когда мне исполнилось десять лет, случилось так, что отцу понадобились средства на флот. Он призвал большие города империи сделать пожертвования, и Феc был так щедр, что это возбудило любопытство отца. Ему сказали, что наибольший вклад, почти три четверти, был сделан неким Али ибн Ахметом. Оказалось, что это богатейший торговец Феса, одинокий старик, никогда не имевший жены, но преданный подданный и истинный мусульманин. По настоянию бабушки, отец решил щедро вознаградить Ахмета, дав ему в жены турецкую принцессу.
Выбор был предоставлен моей бабушке, и она выбрала меня, сказав: «Хоть ты и выглядишь, как эта проклятая Хафиз, ты все-таки моя внучка и по поведению ты ближе ко мне, чем кто-либо другой. Это твой шанс, моя маленькая Турхан, и я дам тебе лучший совет: говори мягко, выгляди слабой, но никогда никому не позволяй владеть тобой. Это касается и твоего мужа, дитя мое. Не позволяй мужчине овладеть тобой. Собери в свои руки все богатство и, когда старик, к которому мы тебя пошлем, умрет, проследи, чтобы ты осталась единственной наследницей. Сделай все, чтобы обеспечить это, ибо богатство — это власть, моя маленькая Турхан. Богатство и твоя неуязвимость турецкой принцессы».
Только этому я и научилась в гареме отца, Ашур. Я ничего не узнала ни о любви, ни о женской жизни. И все же моя бабушка Хурем преподала мне самый важный в жизни урок.
И до сегодняшнего вечера я не знала, каково может быть наслаждение от общения мужчины и женщины. Этому научил меня ты. Даже если я более никогда не испытаю такого блаженства, я буду рада, что познала его хоть однажды.
«Господи, — подумал Найл, — какая она несчастная и сложная женщина!»
— Это может случиться еще, принцесса Турхан, и это случится, — пообещал он. — Сделать это прямо сейчас? — Он наклонился и прижался к ее губам, думая, однако, о том, что нашел способ подчинить ее. Несколько ночей такого блаженства — и она станет его рабыней. Одной рукой он начал ласкать ее грудь, горячо шепча ей на ухо:
— Ответь мне, Турхан! Хочешь ли ты повторить это?
— Да! — страстно прошептала она! — Да, мой Ашур! Хочу!
Найл поражался, почему ему до сих пор не пришла в голову мысль о покорении своей хозяйки. При всем ее богатстве и знатности она — влюбленная женщина и ведет себя соответственно. Найл знал, что должен быть очень осторожен, чтобы не пробудить ее подозрений. И действительно, скоро Гамаль поставил под сомнение его мотивы.
— Нет, не могу понять такого превращения, — сказал он. — Ты ведь месяцами сражался с Турхан, чтобы освободиться.
— А ты, наша прекрасная хозяйка и все остальные убеждали меня в бесперспективности моего поведения. Я ведь упрямый ирландец, Гамаль. Но теперь я наконец поверил вам. Если ставка — моя жизнь, не лучше ли мне смириться? Кроме того, ведь Турхан красива, а я здоровый мужчина. Просто я не смог устоять перед ней.
— А как же твоя жена? — поинтересовался Гамаль. — Ты уже забыл ее?
Найл безнадежно пожал плечами.
— Скай думает, что я мертв, и скорее всего снова вышла замуж. Прошло уже два года, и ей нужен сильный спутник, чтобы защитить земли Бурков и наследство моего маленького сына. Мой отец — старик и не может помочь ей. — Отчаяние охватило его сердце, потому что все его слова могли быть правдой. Да, скорее всего она снова вышла замуж и он никогда не вернется в Ирландию. И все же в глубине сердца он все еще верил, что Скай принадлежит ему, и только ему!
— Ты принадлежишь мне, и только мне, — бормотал Кедар, целуя ее губы. Скай в беспамятстве лежала под ним, а он все еще вонзал свое огромное копье в ее дрожащую плоть, и она непристойно содрогалась от наслаждения. Скай надеялась, что по прибытии в Феc его страсть сойдет на нет, но она, похоже, лишь возросла. В гареме только о ней и говорили. Многие ревновали к ней, а еще больше опасались ее влияния на хозяина. Если бы не абсурдность ситуации, Скай бы хохотала над этим. И если бы не Талита, она была бы безмерно одинока. Прекрасная предводительница гарема интуитивно чувствовала, что Скай вовсе не радует ее привилегированное положение. Скай же нервничала, так как Гамаль еще не связался с ней, хотя ему должно было быть известно, что она прибыла в Феc.
— Открой глаза, мое сокровище, и чаруй меня своим взглядом, — приказал Кедар, чья страсть была удовлетворена.
Скай вернулась в настоящее и устремила на него холодный взгляд.
— Ты превосходный любовник, мой господин, — искренне похвалила она. Это начинало беспокоить ее. Он был невероятен как любовник, и в последнее время она заметила, что встречи с ним приводят ее в восторг. Она не могла справиться с этим чувством. К тридцати годам она достаточно хорошо научилась различать любовь и похоть и боялась показать этому мужчине часть своей подлинной сущности. Она могла отдаваться ему, чтобы спасти Найла, но было бы не правильным наслаждаться этим. Она глубоко вздохнула, и он, как всегда, интерпретировал ее вздох не правильно.
— Ничего, сегодня мы еще раз будем любить друг друга, моя прекрасная Муна, — сказал он снисходительно. — Мне нравится, что ты отбросила ложную скромность и столь же ненасытна ко мне, как я к тебе.
Она тихо рассмеялась.
— Невозможно не желать тебя, мой господин, — проворковала Скай и начала дразняще гладить его по щеке.
Он поймал ее за руку и, повернув, запечатлел на ладошке горячий и влажный поцелуй.
— Ты радуешь меня, мое сокровище, и я вознагражу тебя за это. Скажи, чего тебе хочется?
Скай минуту молчала, будто в раздумье, а потом сказала:
