— Милорд, вы обвиняете меня в участии в заговоре с целью убийства королевы и возведения на престол Марии Шотландской, и тем не менее вы не представляете мне ни малейших доказательств моей виновности. Был ли я обвинен? Кем? Пусть они выскажут это мне в лицо, милорд! Неужели это английское правосудие?
Лорд Берли снова пребывал в замешательстве. Ему нравился молодой лорд Блисс. Он и представить не мог его заговорщиком или фанатиком. Все это достаточно неприятно, а когда королева узнает об этом, она будет очень расстроена, тем не менее донос поступил, а безопасность Елизаветы Тюдор превыше всего. Уже поймано трое людей, выданных одним из двойных шпионов лорда Берли, и каждый из них указал на Конна Сен-Мишеля, лорда Блисса, как на главаря этого заговора. Он стряхнул с себя оцепенение.
— Вас обвинили трое людей, участвующих в этом заговоре, — сказал лорд Берли. — Скажите, милорд, если вы невиновны, как утверждаете, почему эти трое впутывают вас в заговор? Нет, пусть господин Нортон чуточку допросит вас, а потом мы посмотрим, что вы нам скажете.
Прежде чем Конн смог оказать сопротивление, его руки прижали к бокам и протащили через комнату, где он увидел большое колесо на стойке, которое сейчас опустили, чтобы Конна можно было подтянуть на него. Опытные руки ловко сорвали с него камзол, башмаки грубо стащили с ног, рубашку распахнули до пояса, а потом он был распластан на стойке, которую снова подтянули на высоту примерно шести футов от пола.
Испуганный и тем не менее завороженный, Конн наблюдал, как печально известный господин Нортон проверял внизу веревки и рычаги, которыми управлялось колесо. Почему он не сопротивляется своим тюремщикам, спрашивал он сам себя удивленно, но ответ он знал. Он до сих пор не мог поверить, что все происходящее на самом деле серьезно, а теперь, когда он почувствовал, что веревки, которыми был связан, начали затягиваться, больно растягивая его ноги и руки, он внезапно понял серьезность своего положения.
Подчеркнуто заботливо господин Нортон затянул один из винтовых зажимов, и Конн помимо своей воли вскрикнул, когда острая боль пронзила его плечо, и закричал снова, когда ногу, противоположную этому плечу, стало вырывать из бедренного сустава. Боль разливалась по всему его телу и была такой невыносимо мучительной, что Конн начал обливаться потом. Палач смотрел на него, улыбаясь своей отвратительной улыбкой.
— Вам есть что сказать милорду Берли, лорд Блисс? — заботливо осведомился он. Конн простонал.
— Мне ничего не известно о заговоре, — выдохнул он. — Я не принимал участия ни в каком проклятом заговоре. А-а-а-а! — закричал он, когда его другую ногу вывернули под неестественным углом, и люди, стоявшие внизу под ним, начали сливаться в его глазах. Его голова упала на грудь, и он начал терять сознание.
— Воды! — рявкнул Нортон, и один из тюремщиков забрался по лестнице и плеснул в лицо Конну ведерко противной холодной речной воды.
Он, отплевываясь, вернулся обратно к действительности и к боли, когда веревки затянулись на другой его руке, и снова закричал, но на этот раз это было особенно непристойное ругательство, предназначавшееся Уильяму Сесилу.
— Он не особенно терпелив к боли, милорд, — заметил Нортон. — До сих пор я мягко обращался с ним, и я никогда не видел, чтобы человек так быстро терял сознание из-за моих действий.
— Значит, он испытывает жестокую боль?
— Это немного удивляет меня, но кажется, это так, — ответил палач. — Он крупный парень, милорд, но я думаю, это из-за его тонких костей.
— Можете ли вы сделать ему больно, не ломая костей, господин Нортон? — спросил Уильям Сесил.
— Да, — сказал он и повернулся к своему помощнику:
— Питер, ты занимаешься руками, но помни, что нам не нужны сломанные кости. Я тебя самого подвешу, если ты что-нибудь сломаешь.
Питер кивнул, его глаза засветились при мысли о том, что он настоящим делом поможет своему хозяину в этом важном допросе. Сегодня вечером ему будет что рассказать своей матери, а эта маленькая служаночка из таверны, на которую он старался произвести впечатление, быть может, даже задерет наконец свои юбки перед ним, когда услышит о его новых обязанностях. Двое мужчин согласованно двигались, затягивая и крутя рычаги, присоединенные к конечностям пленника. Сначала это было незаметно, потому что Конн испытывал уже такую мучительную боль, что не почувствовал результата их усилий, но потом новая страшная боль обрушилась на него, лишив его легкие воздуха, заставляя его безуспешно хватать воздух широко раскрытым ртом, когда свирепые щупальца всепоглощающей, ничем не смягчаемой боли быстро пробегали вверх и вниз по всему его телу. Его большое напряженное тело было мокрым от пота, мускулы на шее вздулись, глаза, наполненные мукой, выпучились, и, широко открыв рот, он выл в нечеловеческой, животной муке. В ушах у него звенело, но сквозь затуманенное сознание он услышал почти молящие слова лорда Берли, с которыми тот обращался к нему:
— Милорд, милорд, избавьте себя от дальнейшей пытки! Вам только нужно назвать мне подробности вашего заговора, и боли больше не будет.
С невероятным усилием Конн сумел произнести:
— Я ничего не знаю о заговоре, Берли! Ни о каком заговоре! Вы взяли не того человека! — А потом потерял сознание.
Уильям Сесил был не тем человеком, которого можно было легко провести. Лорд Блисс испытывал страшные мучения, и тем не менее он отрицал участие в «Избавлении». Могло ли быть так, что он действительно говорил правду? А если это так, то кто использовал его имя и зачем?
— Освободите его, господин Нортон, и приведите его в чувство. По-моему, он не лжет.
— Я позволю согласиться с вами, милорд, если вы простите мне мою дерзость, — сказал палач. — Некоторые могут вытерпеть гораздо больше того, что я сделал с этим джентльменом, прежде чем теряют сознание. Этот человек не переносит боли, и поэтому сделанное нами действительно заставило его страдать. Человек не лжет мне, когда я заставляю его мучиться. Я еще не так стар, чтобы плохо делать свое дело.
Колесо опустили, и Питер небрежно облил Конна холодной речной водой. Когда его веки дрогнули, ему в рот насильно влили вина из потрескавшейся глиняной кружки. Оно обожгло ему желудок наподобие раскаленного камня, и половиной выпитого Конна вырвало, но остальное он ухитрился удержать. Туман в его глазах рассеялся, и первым в поле его зрения оказался Уильям Сесил.
— Ублюдок! — сумел прохрипеть Конн.
— Я рад, что вы быстро приходите в себя! — сухо сказал лорд Берли. Он понимал гнев лорда Блисса, однако на первом месте у него была королева и ее безопасность. Он знал ее ребенком. Когда речь шла о личных делах, он заботился о ней так же, как о своих дочерях. Он сделал бы все, чтобы обезопасить ее от любых бед. Сейчас, однако, ему нужно было время, чтобы разгадать эту загадку. Что-то неладно. Существовал заговор против королевы или нет?
— Проводите лорда Блисса назад в его камеру, — приказал он тюремщикам, и когда те подхватили Конна, помогая ему встать, он добавил:
