— Я бы не смогла жить такой жизнью, — призналась Валентина Сараи, когда они готовились выйти из дома.
— Это наш образ жизни, Валентина, — ответила Сараи. — Мы счастливы и не знаем никакого другого образа жизни. По крайней мере у нас, евреек, больше свободы, чем у мусульманских женщин.
— В чем же? — спросила Валентина.
— Здесь, в Балате, мы можем свободно ходить по улицам, делать покупки и навещать друзей. Необходимо быть только соответствующе одетой. Чадру носить не нужно. Однако, когда мы выходим в город, мы предпочитаем надевать простой черный яшмак, чтобы быть похожими на мусульманок. Здесь есть люди, которые не любят евреев, и они без колебаний будут приставать к нам и прилюдно оскорблять нас. Богатые мусульманки проводят практически всю свою жизнь в каком-нибудь гареме. Иногда женщина, имеющая власть, такая, как Сафия, отваживается покинуть гарем, но большинство зажиточных женщин Стамбула сидят дома. Женщины более скромного достатка, одетые в черный яшмак, из-под которого видны только одни глаза, сами ходят за покупками. Они даже регулярно ходят в общественные бани, особенно если у них дома бани нет. Чистоте в Стамбуле придается большое значение.
Иногда даже женщины из знатных семей посещают огромный крытый рынок, потому что это удивительное место, Валентина, где можно купить все, что только пожелаешь. Мы сходим туда перед вашим отъездом в Англию.
Еврейский квартал Балата был непохож ни на одно место, в котором до этого была Валентина. Находясь внутри паланкина по дороге из гавани и обратно, она не видела Балаты. Однако, если идти пешком, впечатление было совсем иным. Балата была ярким, шумным местом, где дома были тесно прижаты один к другому, на балконах полыхали яркие цветы и пышные виноградные лозы. Дома, как и большинство домов в Стамбуле, были деревянными. Пожар всегда представлял опасность, особенно зимой, когда жаровни с углем, используемые для обогрева, были склонны переворачиваться. Некоторые из домов Принадлежали одному хозяину, но большинство были поделены на квартиры, которые занимали отдельные семьи.
Повсюду били фонтаны, потому что в городе воде уделялось много внимания. Она протекала по построенным государством акведукам в центральные резервуары, потом в окрестные фонтаны, где ее поток казался нескончаемым. Для богатых, таких, как Кира, трубы с водой шли прямо в их дома. В Балате было три прекрасных общественных бани: одна для мужчин, другая для женщин и еще ритуальные бани, которые примыкали к храму Балаты.
Там было несколько рынков под открытым небом. На одном из них Валентина увидела поразительное количество свежих фруктов и овощей, разложенных на циновках на земле, с тем чтобы покупатель сам мог убедиться в том, что ничего от него не спрятано. Продавалась свежая рыба из гавани и живая птица, которую резали на глазах у покупателя.
Валентина узнала, что способ забоя имел особенное значение.
— Для нашей еды, — объяснила Сараи, — не должно быть пролито крови, иначе еда будет осквернена. Все должно быть сделано в соответствии с нашими законами о правильном питании. Например, мы не смешиваем мясо с молочными продуктами, а свинина и мясо некоторых морских рыб, питающихся падалью, запрещены для нас, потому что они считаются по нашим религиозным законам нечистыми.
— Почему? — спросила озадаченная Валентина.
— Я не знаю, — ответила Сараи. — Вам следовало бы спросить об этом одного из наших раввинов, но они не разговаривают с женщинами, потому что женщины считаются нечистыми из-за ежемесячного кровотечения. Все, что я могу вам сказать, — таков наш закон. Мне и не нужно знать ничего больше. Таков образ жизни нашего народа в течение веков.
«Мне обязательно захотелось бы узнать, — подумала Валентина. — Как можно так просто принимать правила, не зная их истоков? Я бы не смогла жить здесь, на Востоке. Я бы просто не смогла!»
На другом рынке продавались чудесные материи — шелк, парча и красивые материи из хлопка любой окраски и оттенка, а также толстые, тяжелые шерстяные ковры.
Там были прилавки, полные красивых товаров из кожи, венецианского стекла, североафриканской меди и мебели из черного дерева, инкрустированной перламутром. Там был один купец, который торговал только лампами, и сапожник, который работал над парой туфель или башмаков для ожидающего покупателя. На третьем рынке продавались только животные: козы, овцы и лошади. Валентина была очарована изящными арабскими скакунами, которых выращивали турки. Она представила скорость, которую могли развивать эти лошади, и подумала, нельзя ли отвезти нескольких коней в Англию.
— Я хочу купить нескольких лошадей, — сказала она Сараи, которая тупо смотрела на нее.
— Лошадей? — эхом повторила она. — Но почему, Валентина?
— Думаю, по одной причине: мне очень, понравится ездить на таких прекрасных лошадях, как эти, — ответила Валентина.
— Вы ездите верхом? — нерешительно засмеялась Сараи. — Вы ведь шутите, Валентина? Неужели я настолько глупа, чтобы хоть на секунду поверить вам! Женщины не ездят верхом.
— В моей стране ездят, — твердо сказала Валентина. — Наша семья занимается выращиванием лошадей. Сараи. Эти лошади — прекрасные, подобных им я никогда не видела. Они необыкновенно красивы. Я верю, что, если в нашем табуне появится такая порода, это может оказаться выгодным делом. — Она улыбнулась женщине. — Я хочу купить шесть кобыл и хорошего жеребца. Однако вам придется поторговаться для меня, потому что я не уверена, что мой турецкий достаточно хорош.
Сараи растерялась.
— Я не могу покупать лошадей, — прошептала она. — Я понятия не имею, как это делается!
— Думаю, что точно так же, как вы покупаете все остальное, — ответила Валентина, не сводя глаз с красивого белого жеребца с черной гривой и хвостом. У продавца было несколько жеребцов, бережно разведенных по разным местам. Белый жеребец казался самым лучшим, если, конечно, у него не было какого-нибудь скрытого изъяна.
— Делайте это так, как будто вы собираетесь купить украшение или ковер, — предложила Валентина ошеломленной подруге. — Спросите, сколько торговец хочет вон за того белого жеребца, — сказала она, указывая на лошадь.
Сараи напряженно сглотнула. Она подошла к торговцу.
— Моя подруга, — сказала она, — иностранка, ее семья выращивает лошадей. Она хочет знать, сколько стоит белый жеребец с черной гривой и хвостом.
— Женщина, — ответил торговец. — У меня нет времени на шутки. Я не продаю лошадей женщинам. Валентина хорошо поняла ответ.
— Почему? — спросила она. — Разве есть в Стамбуле закон, запрещающий продавать лошадей женщинам?
— Это не противоречит любому известному мне закону, — пробормотал он сердито, — но так заведено.
Валентина вытащила туго набитый кошелек из-под своих одежд и многозначительно перебросила его из одной руки в другую, так что золотые монеты зазвенели.
Она спросила:
— Разве мои деньги недостаточно хороши для вас? Торговец облизал губы. Монеты были явно золотыми, потому что только золото могло так звенеть. В последнее время дела шли плохо, и если он собирается построить своей жене дом, который он обещал ей, чтобы они смогли разъехаться с его родней, он не может себе позволить сказать «нет» этой иностранке.
