— Ты говорила о кровати с первого дня своего появления здесь, — сказал Эдвин, и она вновь удивилась, поскольку не слышала его шагов. — Я знаю, как тебе было неудобно на нашем простом спальном ложе.
— Но где ты отыскал ее? — спросила Уинн, растроганная его заботой и злясь, что ее собственный гнев кажется таким ничтожным по сравнению с его добротой.
— Я немного повидал свет и знаю, что такое кровать. Один из моих пильщиков особенно искусен в изготовлении мебели. Я объяснил ему, что мне нужно, и думаю, замысел удался. Упругие ремни сделаны из оленьей кожи. Они не порвутся под нашим общим весом. Матрас набит сеном, соломой, лепестками роз и лавандой. Перина и покрывало будут удобные, обещаю тебе.
— А подушки? Где ты взял подушки?
— В Вустере, когда в прошлом месяце поехал в суд графства, — ответил он, улыбаясь. — Я удивил тебя, Уинн, верно?
— Да, ты меня действительно поразил, — призналась она.
— Будут и другие изменения, — пообещал он. — В двух днях пути от Элфдина есть поместье Элфлих. Его хозяин — мой дальний родственник, Элдвин Этельсборн. Его дом все считают необычным. Вместо большой спальни он построил несколько отдельных комнат. Мы вскоре навестим его и посмотрим, как он все это устроил. Потом сделаем и у нас в Элфдине. Ну как тебе, Уинн, нравится моя идея?
Она кивнула:
— Да.
— Очень хорошо! А теперь давай искупаемся, дорогая. Мне не терпится опробовать нашу новую кровать. Я отправил нашу любопытную старуху Элдред на ночь к Гите. Так что если тебе нужна помощь, я охотно буду твоей служанкой.
В углу их ждала большая ванна. Уинн быстро разделась, заколола волосы и вошла в теплую воду. За зиму она приготовила несколько кусков замечательного мыла, которое ароматизировала лавандой, поскольку это была единственная сухая трава, которая нравилась ей во время беременности. Она умыла лицо, намылила тело и ополоснулась, когда он наконец вошел в ванну.
Взяв у нее кусок мыла, он повернул ее спиной к себе и проговорил:
— Дай я помою тебя, моя любовь. — Его губы слегка касались ее влажной шеи.
Он притянул ее к себе, и она мгновенно ощутила его настойчивый детородный орган. Его уже переполняла страсть. Он взял в свои мыльные руки, словно в чаши, ее грудь и начал ласкать ее. Грубыми большими пальцами он поигрывал с чувствительными сосками, в то время как, склонившись к ней, языком облизывал раковину ее ушка.
— Ты знаешь, как сильно я тебя хочу, Уинн? — прошептал он нежно.
— Да, — тихо отозвалась она. Ну почему его руки так ласковы и столь возбуждающе действуют на нее?
— Я хочу, чтобы ты тоже захотела меня, — проговорил он, и кончик его языка проскользнул ей в ухо, щекоча его.
— Нет, — отозвалась она неуверенно.
— Да, — пробормотал он. Одна рука держала ее грудь, а другая томительно скользила вниз, обжигая тело Уинн пылкими прикосновениями. Он продолжал покрывать ее шею поцелуями в то время, как его палец проскользнул между нижними губами к маленькой чувствительной жемчужине ее страсти. Не спеша и настойчиво он поглаживал ее, вызывая во всем теле приливы восторга.
Она прикусила нижнюю губу, пытаясь остаться равнодушной к его ласкам, но ее бедра, казалось, стали двигаться сами по себе, и ей не удалось сдержать слабый стон, вырвавшийся через сжатые губы. Она чувствовала «его» — твердого и требовательного — у своих ягодиц.
— Мы никогда не кончим мыться, — слабо запротестовала она, — и вода остывает.
— Тогда помой меня, — тихо прорычал он и, повернув Уинн к себе лицом, страстно поцеловал ее. — Всего меня!
Он слегка держал ее за талию, когда она начала намыливать его.
Дыхание ее участилось. Хотя Уинн и не хотела признаваться, но этот человек, называющий себя ее мужем, необычайно возбудил ее. Ее груди касались его мускулистой, заросшей волосами груди, и она вспыхнула от смущения, увидя, какие торчащие у нее были соски. — Я не смогу тебя как следует вымыть, если ты не отпустишь меня, мой господин, — сказала она наконец, пытаясь овладеть собой.
Он отпустил ее.
— Я не хочу мешать тебе выполнять супружеские обязанности, — подтрунивал он над ней и усмехнулся, когда она залилась краской.
Уинн пыталась каким-то образом вымыть его. Она с серьезным видом мыла его грудь и руки, плечи и шею. Взяв кусочек ткани, она умыла ему лицо и уши, поругивая его при этом.
— Мужчины! Вы ничуть не лучше мальчишек! Вы только посмотрите на эти уши! Когда ты в последний раз мыл их? Уши надо мыть со всем остальным!
Эдвин, довольный, усмехнулся, его взгляд потеплел, когда он смотрел на нее. Вот что ему было нужно в жизни. Молодая жена, бранящая его, чья страсть — несмотря на то, что она ее отрицает, — будет согревать его долгими зимними ночами. Он игриво выхватил у нее кусочек ткани.
— Дай-ка мне теперь посмотреть твои ушки, женушка! Ах, да они безупречно чистые. — Он прикусил мочку ее уха, и она вскрикнула.
— Мой лорд Эдвин! Ведите себя прилично, или я никогда не закончу мыть вас. Вода почти уже ледяная! Повернитесь, чтобы я могла помыть вам спину — Только на этот раз поосторожней, моя госпожа, — попросил он, вспоминая предыдущее совместное купание.
Эта ванна была рассчитана на одного человека. Они стояли так тесно друг к другу, что Уинн не могла вымыть ему ноги и ступни и сказала ему об этом.
— Тебе придется сделать это самому. — Но он схватил ее за руки и опустил к своему «копью».
— Не вымоешь ли этот грубый инструмент, госпожа? — кротко попросил он, но не отпустил ее, даже когда она с пылающим лицом провела тканью по его плоти. Он не отрываясь, пристально смотрел ей в глаза, прося о более интимных ласках. Он поигрывал губами с ее губами, и наконец, не в силах больше сдерживать себя, выдохнул одно-единственное слово:
— Пожалуйста!
— Ах-х! — вздохнула она, не в состоянии отказать ему. — Ты жесток, мой господин. — Потом ее пальцы сомкнулись вокруг его мощного «копья», нежно лаская его, поглаживая до тех пор, пока он не подумал, что может излиться лишь от одного простого удовольствия, которое она ему доставляла.
— Сегодня вечером, — почти простонал он, — я взгляну в твое лицо, когда овладею тобой, моя дорогая жена. Знаешь ли ты, как мне хочется увидеть твою страсть? — Он обнял ее и жадно поцеловал в губы, передавая ей свое желание.
Уинн подняла руки, обхватив его шею. Она глубоко вздохнула, когда ее груди крепко прижались к его груди. Она не могла сдержаться.
Ей было восемнадцать, и радость бытия переполняла ее. Появится ли Мейдок или нет, она не могла больше отвергать этого восхитительного человека. Она страстно хотела насладиться с ним любовью.
— Не здесь, — прошептала она. — Мы не можем допустить, чтобы такая замечательная кровать стояла без дела, Эдвин, мой господин.
