И умерла.
Весть о неожиданной кончине разнеслась по всему замку Стерлинг, столице и королевству. Повсюду царили изумление и скорбь.
Маргарите Датской, дочери короля Норвегии Христиана I, было только двадцать девять. Она приехала в Шотландию в двенадцать лет, и никто, даже враги короля, не сказали дурного слова о молодой королеве. Ее любили все — за добрый характер, нежное сердце и строгое благочестие. Королева родила мужу троих сыновей, двое старших носили имя Джеймс: поскольку Джейми был в детстве слабым ребенком, все боялись, что он умрет, и мать назвала второго ребенка, родившегося во время его болезни, Джеймсом, чтобы следующий король Шотландии носил то же имя, что и предыдущие три.
Младшего сына короля звали Джоном.
Король был в ужасном состоянии, ведь что бы ни говорили, он очень любил жену. Джеймс III оцепенело сидел, уста вившись в стену, глухой ко всем мольбам, неспособный даже распорядиться относительно похорон Маргариты. Он никогда не умел принимать быстрых решений, но в этот момент оказался абсолютно беспомощным. Даже его молодой фаворит Джон Рэмзи из Балмейна, которому король даровал титул графа Босуэлла, не смог отвлечь Джеймса Стюарта от скорбных мыслей.
Семья короля готовилась к похоронам Маргариты Датской, намереваясь отдать дань последнего уважения благородной даме, которая всю свою жизнь старалась способствовать восстановлению порядка в полудикой стране. Многие растерянно спрашивали, что же теперь будет без нее, но наиболее практичные и наименее сентиментальные уже искали подходящую замену для скорбящего монарха, и среди кандидаток называли вдовствующую английскую королеву Элизабет Вудвилл.
День похорон выдался ненастным и серым. На дороге от часовни Святого Михаила в замке Стерлинг до аббатства Кэмбускеннет, где должны были состояться похороны, толпились тысячи людей, многие из которых не скрываясь плакали. Обитый черной тканью гроб везли на катафалке черные кони с черно-золотыми плюмажами. Перед катафалком медленно ехали всадники в трауре на черных конях, державшие склоненные к земле в знак почтения флаги Шотландии и Дании. Остальные всадники везли знамена с гербами датского и шотландского королевских домов. Священнослужители — епископы и аббаты — шли попарно. Пастыри низшего ранга, в ярких ризах, усыпанных драгоценными камнями, странно контрастировавшими с царившей вокруг чернотой, шествовали перед гробом, на покрывале которого был вышит герб королевы. За гробом шел король в трауре, без шапки, сопровождаемый сыновьями, младшего из которых несла няня, двумя младшими сестрами — старой девой Маргарет и леди Мэри Хэмилтон, фрейлинами королевы, придворными, слугами.
— Почему собралось так много простых людей? — спросила Арабелла мужа. — Не могут же они все знать королеву, хотя их скорбь кажется искренней.
Графиня Данмор никогда еще не принимала участия в столь торжественной церемонии и не знала, как это происходит.
— Королева, — тихо ответил муж, — не жалела времени и принимала всех, кто просил ее об этом. Когда это стало известно, бедняки начали приходить к ней со своими бедами. Королева никогда не прогоняла их, не торопила, была щедра, хотя не выставляла напоказ свое милосердие и готовность помочь, чтобы этими благородными качествами не воспользовались недостойные люди. Маргарита была и в самом деле лучшей половиной Джемми, и теперь, когда она ушла. Боже, помоги Шотландии.
Погребальная служба и молитвы за упокоение светлой души королевы заняли почти весь день. В маленькую церковь аббатства набилось столько народу, что многие падали в обморок от жары и вони, исходившей от траурных одежд придворных, элегантных и дорогих облачений, которые передавались из поколения в поколение. Одежды эти делались по большей части из бархата, слишком плотной ткани для лета, а дублеты, мантии и платья были богато разукрашены вышивкой.
В промежутках между похоронами костюмы хранились в плотно закрытых сундуках и пересыпались душистыми травами, чтобы заглушить застарелый запах въевшегося пота.
Но в церкви было так душно и жарко, что вонь потных тел нельзя было заглушить никакими духами. Арабелле стало нехорошо. Она изо всех сил старалась глядеть только на четки из нефрита, розданные королем членам семьи, но голова болела все сильнее, и хотя утром ей было не до завтрака, сейчас, несмотря на то что к горлу подступала тошнота, очень хотелось есть.
Наконец, к облегчению молившихся, служба подошла к концу. Король был не в силах возвратиться в свой любимый замок Стерлинг, поэтому весь двор вынужден был переехать в ненавистный Эдинбургский замок, словно Джеймс Стюарт чувствовал, что виноват в смерти любимой супруги, и придумал себе столь тяжелое наказание.
Граф и графиня Данмор перебрались вместе с остальными в столицу, где у них тоже был дом, выстроенный на Хай-стрит.
Арабелле понравился Эдинбург, показавшийся ей веселым и красочным городом, со множеством рынков под открытым небом и лавок с разнообразными товарами, свезенными сюда из многих стран мира.
Однако Арабелла опасалась ходить по улицам, превращенным в сточные канавы, где бродили собаки, свиньи и крысы, Графиня Данмор, как и другие благородные дамы, постоянно носила с собой апельсин, утыканный гвоздикой, чтобы заглушить городскую вонь.
— Давай вернемся домой, в Данмор, — предложил граф жене как-то утром, когда они еще нежились в постели. После похорон прошло уже две недели.
— А король? — спросила Арабелла. — Он вне себя от скорби. Неужели милосердно оставив сейчас его наедине с врагами?
— Джемми должен прийти в себя, раньше или позже. Сейчас он даже не захочет видеть нас, а двор будет в трауре еще несколько месяцев. Даже самые воинственные лорды не выступят против монарха. Нам пора ехать, и, кроме того, моя дорогая Арабелла Стюарт, ты кое-что скрыла от меня, — ответил граф, целуя кончик носа жены.
Арабелла кокетливо зарделась.
— Милорд, я вас не понимаю.
— Разве ты не беременна?
Темно-зеленые глаза не отрывались от лица Арабеллы.
— Не уверена, — призналась она. — Сначала я должна поговорить с твоей матерью. Откуда ты узнал?
— Потому что все, что происходит с тобой, важно для меня, и я заметил, что вот уже почти два месяца твоя связь с луной прервалась.
— Но может, это что-то другое, милорд? — возразила Арабелла. — Мне очень нужно поговорить сначала со свекровью, тогда все будет известно наверняка. Я ведь была совсем девочкой, когда мать в последний раз была беременна от отца, а прошлым летом, до моего похищения, у нее еще ничего не было заметно.
— Есть и другие признаки, любимая. Тебя тошнит по утрам, и хорошенькие грудки увеличились и округлились. Я поместил свое семя в твой живот, глубоко-глубоко, и в тебе уже зреет мой сын.
Графиня покраснела еще гуще: даже прожив в браке почти год, она все еще немного стеснялась мужа и была смущена тем, что он знаком с ней так близко, что уверен в беременности прежде самой Арабеллы.
«Это почти насилие», — думала она раздраженно.
