— Зачем пытаться скрыть что-то от колдуна? — горьким тоном спросила она. — Этот человек командовал людьми, которые сделали со мной это, и гораздо худшие вещи со многими другими. Я думала, это были бандиты! Я пришла в Санктуарий, надеясь, что здесь мне удастся что-нибудь разузнать о них — как могли попасть они в Рэнке и покоренные города? Но я и подумать не могла, что они объявятся здесь, как имперская гвардия!
— Они?.. — переспросил Инас Йорл.
— О… нет. Сознаюсь: я готова дать клятву лишь в отношении одного человека.
— Сколько тебе было лет?
— Девять. Шесть взрослых мужчин позабавились со мной прежде, чем избили железными прутьями и бросили умирать.
— Понятно, — взяв свиток, колдун задумчиво постучал по столу его концом. — Теперь ты можешь предположить, что в этом послании? Помни, что оно вынудило меня прийти сюда.
— Вынудило? Но я считала…
— Что я очутился здесь случайно? О, напротив! — прогремел пронзительно-ядовитый горький смех. — Я же сказал, мы оба жертвы. Давным-давно, в молодости, я был чрезвычайно глуп. Я попытался совратить жену человека, более могущественного, чем я. Когда он обнаружил это, мне удалось защититься, но… Ты понимаешь, что такое заклятье?
Жарвина покачала головой.
— Это… действие. Действие в такой же степени, в какой скала — бездействие. У нее нет ничего, кроме осознания того, что она — скала. Червь больше сознает мир, собака или лошадь еще больше, человеческое существо — неизмеримо больше — но не бесконечно. В пожаре, урагане, звездах можно обнаружить процессы, которые, не сознавая своего естества, влияют на окружающий мир. Заклятье — это процесс, созданный актом воли, не имеющий ни цели, ни задачи, кроме тех, что вселяет в него создатель. И на меня мой соперник наложил… Но это неважно. Я начинаю говорить так, словно жалею себя, но я знаю, что судьба обошлась со мной справедливо. Следует ли нам осуждать справедливость? Этот свиток может стать ее орудием. В нем написаны два приговора. Смертных приговора.
Пока колдун говорил, под скрывающим его плащом произошли новые перемены. Голос стал звучным и богатым, руки очень изящными с нормальным количеством суставов. Однако красное свечение не исчезло.
— Если один приговор относится к командору Нижару, — твердо произнесла Жарвина, — то пусть же он скорее будет приведен в исполнение.
— Это можно устроить, — сардонические интонации раскрасили голос колдуна. — За определенную плату.
— Свиток не имел в виду его? Я решила…
— Ты решила, что в нем записана его судьба, и именно поэтому он так поспешил от него избавиться? В какой-то степени это верно. В какой-то… И я сделаю все, чтобы это произошло наверняка. За определенную плату.
— Какую… плату? — помимо воли, голос Жарвины задрожал.
Колдун медленно поднялся с кресла и скинул плащ, тот с легким шелестом упал на пол.
— Нужно ли спрашивать это у человека, одержимого страстью к женщинам? Именно такова была причина моего падения. Я объяснил.
Казалось, сердце Жарвины сковал лед. Во рту мгновенно пересохло.
— О, ну зачем же такие скромности? — мягко заворчал Инас Йорл, беря девушку за руку. — Уверяю, тебе пришлось повидать гораздо худших партнеров.
Действительно, единственным способом оплатить долгие версты от Забытой Рощи до Санктуария было отдавать свое тело: купцам, наемникам, погонщикам, стражникам…
— Скажите мне сначала, — с последней вспышкой самообладания произнесла она, — о чьих смертях говорится в документе?
— Справедливо, — согласился колдун. — Что ж, знай, что один — безымянный человек, которого ложно обвинят в смерти второго. А этот второй — новый губернатор-Принц.
Тут свет погас, и он обнял ее покорное тело.
5
Жарвина проснулась поздно, по меньшей мере полчаса спустя после наступления рассвета. Она лежала в своей постели, кроме нее в спальне никого не было. По всему телу девушки разлилась сладостная истома. Инас Йорл сдержал свое обещание. Если и в молодости он был столь же хорош в постели, неудивительно, что жена его соперника предпочла колдуна своему мужу!
Неохотно открыв глаза, Жарвина увидела что-то на грубой подушке. Озадаченная, она вгляделась повнимательнее, протянула руку, потрогала: нечто зеленое, переливающееся, словно обсыпанное порошком…
ЧЕШУЯ.
Она с криком соскочила с кровати, и в это самое время в комнату ворвался Мелилот, багровый от ярости.
— Так вот ты где, противная девчонка! Где ты шлялась всю ночь? Я ждал тебя до тех пор, пока мог удержаться от сна! Я был уверен, что тебя схватила стража и бросила в тюрьму! ЧТО СКАЗАЛ НИЖАРУ?
Обнаженная, растерянная Жарвина долго не могла прийти в себя. Затем ее взгляд упал на что-то знакомое — на деревянном крючке над ее кроватью висела драгоценная сумка с письменными принадлежностями, в точности так, как если бы она сама повесила ее туда.
Схватив сумку, Жарвина открыла потайной кармашек и торжествующе достала полученное от командора золото, утаив серебро, предназначавшееся лично ей.
— Он заплатил это за составление ложного перевода, — сказала девушка.
— Но вы не будете делать его.
— Что? — схватив монеты, Мелилот собрался было попробовать их на зуб, но остановился.
— Как вы смотрите на то, чтобы стать доверенным писцом во дворце губернатора?
— Ты сошла с ума? — у жирного писца выпучились глаза.
— Ни в коей мере.
Не обращая внимания на присутствие хозяина, Жарвина достала из-под кровати ночной горшок и воспользовалась им по назначению, попутно излагая задуманный план.
— Но ведь это означает, что ты прочла свиток, — медленно произнес Мелилот, пытаясь постичь предложение девушки, — он же заколдован! Как тебе это удалось?
— Не мне, а Инасу Йорлу.
У Мелилота отвисла челюсть, краска схлынула с лица.
— Но его дворец охраняется василисками! — наконец воскликнул он. — Тебя обратили бы в камень!
— Все произошло не там, — сказала Жарвина, натягивая шаровары и мысленно радуясь тому, что это получается у нее быстро. Еще долгие годы воспоминание о жутком параличе будет посещать ее. — Чтобы прекратить спор, почему бы вам не принести свиток? Я хочу сказать, почему бы нам не сходить и не взглянуть на него еще раз?
Пару минут спустя они были уже в конторе.
— Надпись совершенно понятна, — медленно произнес Мелилот, дважды прочтя документ. — Высокопарный слог — официальный рэнкен — не могу представить себе, чтобы кто-нибудь здесь или в покоренных городах пользовался им для письма. Но здесь написано именно то, что ты сказала.
