Когда наконец все оправились от этого удара, милорд Монтгомери осознал, что после смерти Хьюго меня уже ничто не связывает с его семьей. Он собирался отослать меня в Ландерно, поскольку все остальные его сыновья были уже обручены, а кормить лишнюю нахлебницу ему не хотелось. Но тогда леди Ивонна предложила выдать меня за своего второго сына, Жиля. Это был ужасный мальчишка с огромной головой на маленьком теле. Он вечно пытался оказаться наедине с какой-нибудь из девочек. Я сказала леди Ивонне, что относилась с почтением к брачному договору, который моя мать устроила между мною и Хьюго Монтгомери, однако теперь, когда я свободна от этого соглашения, предпочитаю посвятить себя Господу и удалиться в монастырь. Тогда она избила меня и заперла в башне, где я провела много недель только на хлебе и воде. Она сказала, что я буду сидеть там до тех пор, пока не перестану упрямиться. И каждый день она приходила и требовала моего согласия на брак с ее сыном. Я каждый раз отказывалась, и она снова била меня. Наконец меня выпустили, но отныне все в замке стали помыкать мною, как простой служанкой.
Тогда-то, Мэйрин, я и вспомнила, что говорила о тебе Мелани еще в Ландерно. Она сказала, что у тебя есть волшебный дар и что ты, наверное, колдунья — такая же, как Вивиана, возлюбленная великого чародея Мерлина. И я попыталась докричаться до тебя, рассказать о моем горе и о том, как мне хочется посвятить свою жизнь Господу. Я подумала, что Господь не накажет меня за то, что я прибегла к единственному способу спастись. Если бы я была не права, Господь указал бы мне на это, но я не ошиблась! Вскоре глава рода Монтгомери, а затем и сама королева Матильда сообщили в письме, что мне предстоит отправиться к королеве в Каан. И что мне позволят удалиться в монастырь!
Я поняла, что ты услышала меня. Услышала и помогла мне. Королева сообщила мне о смерти моей матери, рассказала о тебе и о том, что тебе стало известно мое желание посвятить жизнь Богу. Она сказала, что ты щедро предложила мне оплатить вступление в любой монастырь, по моему выбору. А затем посоветовала мне выбрать принадлежащее ей аббатство Святой Троицы, куда вскоре направится и ее собственная дочь Сесили. О Мэйрин! За всю свою жизнь я не была так счастлива, как тогда! Мы с юной принцессой должны были поехать в монастырь этим летом, но она заболела, и королева решила отложить путешествие до следующего лета.
Узнав об этом, я спросила королеву, не позволит ли она мне съездить в Англию и повидаться с тобой. У меня ведь нет других близких родственников: все родные нашего отца умерли, а из родных матери я не знала никого, кроме одного забавного старичка-епископа, который умер много лет назад. Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я приехала?
— Нет, — тихо ответила Мэйрин. — Не думаю, Бланшетта, что ты вообще способна рассердить меня. — Она протянула руку и погладила сестру по голове, представляя себе, как это бедное дитя в отчаянии воззвало к незнакомой девушке, не зная даже, жива она или уже давно умерла. Когда ты звала меня, — спросила она, — ты не задумалась о том, что я могла уже умереть?
— О нет! Я знала, что ты жива!
— Почему? — спросила Мэйрин. Бланшетта пожала плечами.
— Просто знала, и все. Мэйрин улыбнулась.
— Возможно, сестренка, — проговорила она, — у тебя тоже есть своего рода волшебный дар.
— Нет! — поспешно возразила та. — Это было бы греховно. Мэйрин не сдержала улыбки. Это наивное дитя полагало, что нет никакого греха в том, чтобы мысленно позвать на помощь другого человека, но не желало признать, что для успеха этой попытки ей обязательно надо было обладать хотя бы малой частицей такого же дара, каким обладала ее сестра. Впрочем, спорить о таких тонкостях сейчас было бы неуместно, поскольку, как подозревала Мэйрин, Бланшетта была обучена из рук вон плохо. Ведь она выросла в многодетной нормандской семье, где никто не заботился об образовании малышей. Впрочем, у нее впереди есть время, чтобы научиться всему необходимому, а пока что Мэйрин собиралась радушно принимать сестру у себя в гостях, чтобы та почувствовала себя как дома.
— Я рада, что ты приехала в Эльфлиа, Бланшетта, сестричка моя, — проговорила она. — Я выросла здесь, а это — леди Ида, которая воспитала меня. — Мэйрин взяла за руку Иду, стоявшую у ее кресла и слышавшую почти целиком всю историю Бланшетты. — Мама, как ты хочешь, чтобы Бланшетта называла тебя?
— Пусть называет меня мамой, так же как ты и Жосслен, — ответила Ида. — Бедное дитя! Тебе выпало на долю много страданий. Но теперь тебя никто не обидит. Теперь ты попала в настоящую семью, к своим родным, и мы постараемся, чтобы ты была счастлива с нами. — Ида смерила взглядом Мэйрин и назидательно добавила:
— Разве я не говорила, что тебе исключительно повезло в жизни, дочь моя? Ведь ты всегда была любима. А бедняжка Бланшетта всю жизнь была так одинока!
Легкая улыбка заиграла на губах Мэйрин. Иду нельзя назвать особенно тактичной. Но внезапно Мэйрин впервые задумалась: что, если ее мать не так уж и не права? Что, если ей действительно следует простить Жосслена? Но она тут же выбросила эту мысль из головы и сказала сестре:
— Ты согласна называть леди Иду мамой?
— О да! — радостно воскликнула Бланшетта, и на ее прелестные голубые глаза вновь навернулись слезы.
— А как насчет меня? — спросил Жосслен, подходя к ним. — Ты не хочешь представить меня своей сестре, колдунья? Или все еще сердишься на меня?
— Это мой муж, Жосслен де Комбур, — сказала Мэйрин без особых церемоний.
Золотисто-зеленые глаза Жосслена озорно сверкнули.
— Миледи Бланшетта, — ласково проговорил он, поднося хрупкую ручку девушки к губам для поцелуя. — Добро пожаловать в Эльфлиа.
— Благодарю вас, милорд, — ответила Бланшетта, так опытно высвобождая руку из пальцев Жосслена, что Мэйрин не удержалась от улыбки.
Представив сестру матери и мужу, Мэйрин позвала Дагду. Ирландец присоединился к теплому семейному кружку и внимательно взглянул гостье в глаза. Бланшетта застенчиво смотрела на него, но глаз не опускала. Наконец Дагда улыбнулся.
— В вас очень много от вашего отца, миледи Бланшетта, — одобрительно заметил он своим гулким басом.
И тут Бланшетта впервые за все время улыбнулась. «Какая она красивая!»— подумала Мэйрин.
— О Дагда! — воскликнула Бланшетта. — Вы сказали мне самые приятные слова на свете! Вы ведь знали моего отца, верно? Расскажите мне о нем!
— Я был бы счастлив рассказать вам все, что мне известно о Сирене Сен-Ронане, дитя мое, — ответил Дагда, — но, знаете ли, я чудовищно проголодался. Скоро подадут ужин. Видите ли, на голодный желудок я не умею рассказывать. — Он окинул Бланшетту оценивающим взглядом. — Похоже, вы истосковались по хорошей еде, — заметил он. — Но в Эльфлиа быстро наверстаете упущенное.
— Пойдем, девочка моя, я покажу тебе, где можно умыться после дороги, — сказала Ида. — Мы подготовили для тебя старую комнату моего покойного сына. Ты очень понравилась бы Брэнду. Он любил красивых девушек. — С этими словами Ида повела Бланшетту на второй этаж.
