— Я пошлю гонцов к Эдварду де Боло и леди Ронуин, которая пока живет у тетки, настоятельницы Аббатства милосердия, — решила королева, и король не стал спорить.
Прочитав приказ короля, де Боло пришел в ярость.
— Как смеет эта тварь жаловаться повелителю? — прорычал он.
— А чего ты ожидал? — удивился Рейф. — Пусть я и счастлив, что Кэтрин — твоя жена и мать наследника, согласись, ваш брак был заключен в спешке.
— Что-то я раньше не слышал твоих жалоб по этому поводу, — бросил Эдвард. — Скорее наоборот, ты дождаться не мог, когда Кэтрин станет хозяйкой Хейвн-Касла.
— Наши семьи всегда надеялись на этот союз, — спокойно заметил Рейф. — Я доволен, что он наконец осуществился. Но ты никогда не рассказывал, как именно умерла леди Ронуин. Я не расспрашивал, предполагая, что рана еще свежа, и боясь, что в гневе ты сам ее прикончил за какой-то проступок. Но пойми, только благородство этой дамы спасло мою сестру от вечного позора. Что, если бы леди Ронуин потребовала от епископов расторгнуть твой второй брак? Твоего сына объявили бы бастардом. Любая мстительная женщина была бы рада насладиться твоим унижением.
— Она не посмеет обратиться к церкви, — уверенно сказал Эдвард. — Кто возьмется вернуть в лоно семьи шлюху, отдавшуюся чужому мужчине, и к тому же иноверцу? Когда я обличу ее неверность перед Богом и людьми, она сможет считать себя счастливой, если не сгорит на костре за супружескую измену.
Рейф де Боло нахмурился:
— Неужели ты настолько сильно любишь ее, что готов уничтожить?
— Я не люблю ее, — признался Эдвард.
— Значит, любишь мою сестру? — не унимался Рейф.
— Люблю. Кейт — идеальная жена для меня, и другой мне не нужно, — заявил Эдвард. — Добрая, милая и во всем покорна моей воле. И плодовитая к тому же. Взгляни на нашего маленького Недди! Что за чудесный парнишка!
— Но если ты счастлив с Кейт, почему пылаешь злобой к леди Ронуин?
— Она предала меня, — холодно процедил Эдвард, — и сейчас намеревается разбить мое счастье.
— А она уверена, что именно ты ее предал, — возразил Рейф. — Пожалуй, поеду я с тобой в Вестминстер, присмотрю, чтобы моей сестре и племяннику не пришлось слишком дорого заплатить за твой неразумный гнев.
— Я скажу королю правду, — упрямо настаивал де Боло.
— Ты должна сказать королю правду, — наставляла племянницу аббатиса. — Понимаю, это нелегко, зато Эдварду не удастся тебя очернить. В конце концов, все сведется к тому, что ты преодолела величайшие трудности и помехи, чтобы вернуться к мужу, а он не стал тебя ждать, быстро нашел новую жену.
— Не думаешь же ты, будто судьи не обратят внимания на то, что я больше года провела в гареме халифа, — напомнила Ронуин.
— Разумеется обратят. И будут вне себя от негодования за твою распущенность. Подумать только, чтобы добрая христианка предпочла позор смерти от собственных рук во имя нашего Спасителя! — сухо подтвердила аббатиса. — Ты могла остаться там, но все же убежала. Это собьет их с толку, дитя мое, и обеспечит тебе победу. Я буду рядом с тобой и, если понадобится, выступлю в твою защиту.
Только бы сам архиепископ Кентерберийский не вступился за де Боло, но этого не произойдет, поскольку для него нет в этом никакой выгоды.
— Для аббатисы ты чересчур хорошо разбираешься в светских делах, — засмеялась Ронуин. — О, тетя, в подобных случаях я предпочту иметь на свой стороне тебя, а не всех ангелов Господних!
— Ангелы в небе, — заметила аббатиса, — а я — здесь!
Теплым летним днем они отправились в Вестминстер.
Принц послал целый полк тяжело вооруженных воинов сопровождать сестру и дочь. Рядом с Ронуин скакали От, Дьюи и Глинн, который должен был выступить свидетелем на суде.
Двигались они хоть и неспешно, но все же тридцать первого июля прибыли в Лондон, где женщин с радостью приняли в монастыре Святой Марии в Полях, рядом с Вестминстерским дворцом. Мужчинам было ведено раскинуть лагерь на лугу, за стенами монастыря.
За время пребывания в Аббатстве милосердия Ронуин с помощью тетки сшила наряд, достойный дочери принца. Платье зеленого шелка, называемое блио, с узкими длинными рукавами, ниспадало до пола. Верхнее одеяние, котт без рукавов, было сшито из шелковой парчи, потемнее оттенком. Позолоченный пояс, обвивавший бедра Ронуин, состоял из плоских кружочков с кельтским рисунком. Волосы, расчесанные на прямой пробор, Ронуин заплела спереди в косы, перевив золотыми лентами и жемчужными нитями. Основная масса пышных прядей закрывала спину и плечи. На венце тонкой работы развевалась прозрачная вуаль. Единственным украшением была брошь с изумрудами в красном ирландском золоте. Туфли из позолоченной кожи, хоть и не были видны, туго обтягивали ножку.
— Ты великолепна, — одобрила аббатиса. — Настоящая принцесса.
— У меня еще не было столь роскошного наряда, — призналась Ронуин.
— Ты выглядишь одновременно и недосягаемой, и земной, — продолжала Гуинллиан. — Именно этого мы и добивались. Некоторые придворные дамы красят волосы и размалевывают лица. Ты же свежа как роза. Даже если исповедуешься в своих грехах, все равно покажешься невинной. Пусть церковь осудит тебя, но никто не поверит, что ты изменила мужу по доброй воле. Только помни — не срывай злость на де Боло. Пусть он рвет и мечет. Ты же тихо всхлипывай, и самые жестокие сердца смягчатся.
— Но это нечестно, тетя, — лукаво улыбнулась Ронуин.
— На войне как на войне, дитя мое, — покачала головой тетка. — Наша цель — выиграть сражение, — напомнила Гуинллиан. — Твой отец поступил бы точно так же. Неужели потерпишь поражение от англичан?! Пусть никто не говорит, что дочь ап-Граффида оказалась трусливее отца!
— Я предпочла бы вызвать Эдварда на поединок, — отозвалась Ронуин. — Уж тогда исход был бы ясен.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — кивнула аббатиса, — но король был бы шокирован такой дерзостью, и позиции де Боло сразу укрепились бы. Пойдем, нам пора.
Мать-настоятельница и сестры проводят нас во дворец. Это совсем недалеко.
— Монахини должны придать всему делу благочестивый вид? — усмехнулась Ронуин. — О тетя, ты неисправима!
Аббатиса молча усмехнулась.
Тронный зал дворца сиял роскошью. Пол был вымощен квадратными изразцами, стены выкрашены красной, синей и золотой красками. В высокие расписные окна проникал яркий свет. Генрих III дал себе труд лично появиться на суде.
Он выглядел больным, но седые волосы и борода были аккуратно подстрижены. В голубых глазах сияло неподдельное любопытство, хотя лицо было бледным как полотно. Генрих бессильно обмяк на троне. Рядом сидела королева. Справа, на низких скамьях, устроились служители церкви. Де Боло и Ронуин со своими спутницами находились слева, предусмотрительно разделенные стражей. Суд, назначенный после дневной мессы, начался.
