— Прикоснуться ко мне, — едва слышно выдохнула она, гладя его лицо тонкими пальчиками.
— Да! — воскликнул он и, поймав ее руку, поцеловал сначала ладонь, потом запястье и положил себе на грудь.
— Нам давно пора стать истинными мужем и женой, Ранульф. Ты хотел бы этого? — бесхитростно допрашивала она и, ощутив, как рванулось под пальцами его сердце, без слов поняла ответ.
— Да, — вымолвил он, — но я хотел, чтобы ты первая это сказала, малышка. Не желаю, чтобы мы возненавидели друг друга.
— Отпусти мою руку, господин, — тихо попросила она. Ранульф, улыбнувшись, подчинился, но сначала снова поцеловал ее ладонь.
— Ты уверена?
— Говорят, что в первый раз очень больно, но даже если выждать еще полгода, боль никуда, не денется.
— Я постараюсь быть как можно более осторожным, — пообещал он.
— Знаю, — шепнула она и исчезла, оставив его сгорать от нетерпения.
Этим вечером на столе стоял небольшой серебряный кувшинчик с двумя нарциссами, тайный сигнал между супругами, напоминание о грядущей ночи. Элинор улыбнулась мужу, и он нашел ее улыбку неотразимо соблазнительной. Такой он раньше жену не видел. Ранульф ощутил, как натянулась материя на шоссах, и понял, что вновь охвачен огнем похоти. Кровь Христова, как он хотел ее! Какими сладкими были ее губы сегодня! Она свежа, невинна и неотразимо привлекательна!
«Что я наделала?»— спрашивала себя Элинор. Какое безумие овладело ею, когда он ее поцеловал? Она сама предложила себя ему! Неужели действительно готова скрепить их союз? И будет ли готова когда-нибудь? Только по прихоти судьбы она стала наследницей и женой во всех смыслах, кроме одного. А завтра? Завтра будет настоящей женщиной.
Она украдкой взглянула на человека, с кем отныне связана навеки. Хотя он в два раза старше, совсем не кажется стариком. Такой, как он, наверняка способен стать отцом не одного ребенка.
О чем она думает? — дивился Ранульф, чувствуя, что его изучают. И полюбит ли его когда-нибудь? Может, сказать ей о своей любви? Нет, слишком рано. Что, если Элинор ему не поверит? В конце концов, они женаты всего четыре месяца, а кроме того, для брака столь пылкое чувство не обязательно. Ей следует уважать мужа, а как это возможно, если он признается в такой слабости, как любовь? Ранульф был добр и терпелив с супругой, а за это она отблагодарила его, не заставив ждать слишком долго. Это доказывает, что она почитает мужа. Лучше не портить уже сложившихся отношений.
Он взял ножку кролика и принялся жевать.
Эльф лихорадочно старалась вспомнить все, что говорила жена портного. Ранульф станет целовать ее и ласкать груди и другие части тела. Какие именно? Ему, похоже, нравится целовать ее руки. Но что еще ждет ее? Что же, она скоро узнает. А прикосновения, по словам мистрис Марты, возбудят его мужское достоинство, а потом…
Нет, поверить невозможно, что сегодня утром она была столь дерзкой и откровенной! Что это на нее нашло?
Ранульф наклонил голову и прошептал ей на ухо:
— Если ты передумала, Элинор, я пойму.
— Нет!
Господи Боже! Она только что отказалась от последней возможности отступить! Почему?!
В эту ночь бродячий менестрель, попросивший убежища под их кровом, взял лютню и заиграл жалобную мелодию. Пламя очага весело играло на каменных стенах. Огоньки свечей колебались и мигали. Все зачарованно слушали балладу о неразделенной любви и роковой страсти. Когда песня закончилась и слушатели принялись дружно хвалить певца, Эльф поднялась и выскользнула из зала.
У очага уже стоял чан с водой, и она наскоро вымылась, боясь, что не успеет выйти до появления Ранульфа.
— Оставьте чан здесь для господина, — велела она Вилле. — Иди в зал и спроси его.
— Господин передал, что сегодня искупается сам, госпожа. Он сказал, что скоро придет.
Эльф направилась в спальню, где старая Аида взбивала подушки.
— Иди ложись, Аида, — попросила она. — Солнце давно село, а ты уже далеко не так молода.
— Я положила под перину кинжал, чтобы обрезать боль, — заявила Айда.
— Что? — удивилась девушка.
— Леди, я не настолько выжила из ума, чтобы не знать, что творится. Ты все еще девственна, но сего дня решила исправить столь печальную ошибку. Нож перережет боль, когда муж войдет в тебя в первый раз. Это всем известно.
— Правда? — Эльф покраснела.
— Откуда тебе знать, дочь моя? Ты выла совсем ребенком, когда отправилась в монастырь. Надеюсь, ты не боишься? Ничего здесь нет такого.
— Не боюсь, — спокойно откликнулась Эльф, понимая, что струсит, если старая нянька немедленно не покинет спальню. Ей совсем не хотелось обсуждать с Айдой подобны? вопросы.
— Вот и хорошо, — кивнула старушка. — Тогда я тебя оставлю. Мы с Виллой проведем эту ночь да и все последующие в зале. Нужно же дать вам покой, а эта дверь слишком тонка.
Она поковыляла прочь. Эльф ошеломленно смотрела ей вслед.
Неужели все в Эшлине знают, как обстоят дела на самом деле?
Эльф принялась машинально расчесывать волосы. Кажется, здесь ничего нельзя утаить. Но ведь в столь тесной общине просто не может быть секретов!
Она медленно переплела косу и забралась в постель. Где Ранульф?
Но она тут же сообразила, что Ранульфу вряд ли известно, что все в Эшлине знают об их истинных отношениях, и, вероятно, он, по обычаю, беседует с Фулком и его людьми.
Эльф с улыбкой потянулась. В комнате царил полумрак, и ночь была не слишком холодная.
Глаза Эльф закрылись. Глядя на нее, Ранульф думал, что в жизни не встречал женщины прекраснее. Темные полукружия ресниц мирно покоились на щеках. Чувственные губы плотно сжаты.
Стараясь не шуметь, он вымылся и вошел в спальню. Немного подождав, приподнял одеяло и лег. Разбудить ее или пусть все идет своим чередом?
Но не в силах сдержаться, он нагнулся над ней и припал к губам Поцелуем.
Серо-голубые глаза открылись и взглянули в его, зеленовато-карие.
— Не стоило так долго сидеть в зале, господин. Похоже, весь дом знает, что мы не настоящие муж и жена, — призналась она. — Разве не заметил, что Аида и Вилла улеглись сегодня в зале? Аида считает, что за дверью все слышно.
Ранульф тихо рассмеялся:
— Значит, мы притча во языцех во всем поместье, малышка. Как же это случилось?
Подложив за спину подушки, он сел и притянул ее к себе на колени. Сердце Эльф так и подпрыгнуло, но она постаралась взять себя в руки.
— Аида положила под перину нож, чтобы обрезать боль, когда ты лишишь меня невинности, — сообщила она.
— Меня поражает, что женщины, которые терпят эту боль, верят в подобные сказки, — хмыкнул он. — Кровь Христова, девочка, ты не боишься? Я не позволю тебе страшиться моих ласк!
