4
Пятнадцать минут спустя она была в спальне, лихорадочно
рылась в ящике с бельем в поисках деревяшки и не находила ее. Гнев на Джуди и
лживую скотину-жениха был вытеснен страхом – вдруг деревяшка исчезла? Неужели
ее все-таки похитили?
Сэлли принесла разорванный конверт с собой и только теперь с
удивлением обнаружила, что до сих пор держит его в левой руке. Он мешал
поискам. Она отшвырнула конверт и принялась выбрасывать свое скромное
хлопчатобумажное белье из ящика пригоршнями, рассыпая его по всей комнате.
В тот самый момент, когда она готова была завопить от ужаса
и отчаяния, деревяшка нашлась. Видимо, Сэлли, открывая, потянула ящик на себя с
такой силой, что драгоценность скользнула в самый дальний угол.
Она схватила свою деревяшку и в тот же миг почувствовала,
как на душе разливается покой и удовлетворение. Другой рукой она подобрала
конверт и держала обе вещи прямо перед собой: добро и зло, святыню и скверну,
альфу и омегу. Затем она положила конверт в ящик и беспорядочно забросала
сверху бельем.
Сэлли села, скрестила ноги и опустила голову к деревяшке.
Она ожидала почувствовать, как пол закачается под ней, словно палуба ковчега,
ожидала услышать крики несчастных бессловесных тварей, спасенных Божией
милостью во времена всемирного бедствия.
Но вместо всего этого она услышала голос человека,
продавшего ей эту бесценную реликвию.
– Тебе придется заняться этим… – говорила деревяшка голосом
мистера Гонта. – Придется, Сэлли, это грязное дело нельзя оставить
безнаказанным.
– Да, – откликнулась Сэлли. – Да, я знаю.
Весь день она просидела в своей раскаленной от солнца и
чувств девичьей спальне, раздумывая и мечтая в полусне, сидела в середине
темного круга, очерченного вокруг нее волшебным куском дерева, сидела во тьме,
как под капюшоном кобры.
5
– Вот идет мой король, весь в зеленом как франт… йо-хо,
йо-хо, траля-ля… он не просто король, он любовный гигант…
В то время как вокруг Сэлли Рэтклифф сгущалась тьма душевных
страданий, Полли купалась в солнечных лучах неожиданно теплого октябрьского
дня. Она сидела в кресле у открытого окна мастерской и напевала своим приятным
глубоким голосом. К ней подошла Розали Дрейк.
– Есть у меня одна знакомая, которая чувствует себя сегодня
лучше, чем вчера. Гораздо лучше, судя по голосу.
Полли взглянула на нее и улыбнулась, выразив улыбкой всю
сложную гамму чувств, обуревавших ее.
– Может быть так, а может быть и не совсем.
– Хочешь сказать, что действительно чувствуешь себя хорошо,
но не можешь в это поверить?
Полли подумала над таким вариантом и согласно кивнула. Это
было не совсем так, но в качестве объяснения подходило. Женщины, одновременно
расставшиеся с жизнью вчера, сегодня лежали рядом в Похоронном бюро Сэмуэльса.
Завтра утром их будут отпевать в разных церквях, но после полудня они снова
станут соседями, на этот раз на Отечественном кладбище.
Полли считала себя одной из виновниц их смерти; в конце
концов, никто как она вернула в свое время Нетти Кобб в Касл Рок. Она писала
все необходимые письма и поручительства, она ходила на консультации, именно она
подыскала Нетти Кобб жилье. Но почему? Теперь трудно сказать, скорее всего в
силу тяги к актам милосердия, а возможно, подспудного стремления отдать
последний долг старинным семейным связям.
Она не пыталась оправдываться ни перед собой, ни перед
другими, не позволяла никому себя уговаривать (Алан даже и не пытался), но она
не была уверена, что теперь, зная, чем все это кончилось, повела бы себя
по-иному, если бы можно было начать сначала. Причину безумия Нетти Полли не в
силах была устранить, впрочем как и регулировать ее состояние и поведение, но
факт остается фактом – ее подопечная провела три спокойных и, можно сказать,
счастливых года в Касл Рок. Может быть, эти три года настоящей свободной жизни
лучше, чем долгое тоскливое прозябание в больничных стенах вплоть до
естественного ухода в мир иной. И если бы Полли пришлось подписывать себе
приговор по обвинению в убийстве Вильмы Ержик, разве не стоял бы рядом с ее
подписью росчерк самой Вильмы, ответственной за свою смерть никак не менее, чем
кто-либо другой. Разве Полли, а не сама Вильма уничтожила веселую и беззащитную
собачку Нетти, вонзив ей в грудь смертоносный штопор?
Была еще одна частичка души, самая, вероятно, естественная и
понятная, которая просто-напросто страдала от потери хорошего друга и
недоумевала, как могла Нетти так поступить в то время, когда Полли уверовала в
ее неминуемое выздоровление.
Почти всю первую половину дня Полли провела в хлопотах по
организации похорон и обзванивала немногих родственников Нетти, которые, как
она и предполагала, отказались присутствовать при погребении. Эта рутинная
работа, всегда сопровождающая таинство смерти, помогла сосредоточиться в
собственном горе… в чем, вероятно, и состоит главное предназначение ритуала
предания мертвых земле.
И все же от некоторых мыслей она отделаться не могла.
Например, лазанья, все еще прятавшаяся в холодильнике под покрывалом из фольги,
чтобы не пересохнуть. Она предполагала разделить трапезу с Аланом, если он
сможет прийти к обеду. В одиночку она съесть лазанью не сможет. Кусок в горло
не полезет.
Она вспоминала, как Нетти стремительно определила ее тяжелое
состояние, как прониклась ее болью, как старалась ее унять, облегчить,
настаивая на том, что термические варежки на этот раз помогут. И конечно,
последние слова Нетти, адресованные ей:
– Я люблю тебя, Полли.
Розали теперь тоже напевала. Этим утром они сообща
вспоминали Нетти, вызывая в памяти то одно, то другое, поплакали, обнявшись, в
подсобке среди вороха тканей и одежды. А теперь и у Розали, кажется, поднялось
настроение, вероятно оттого, что она услышала, как поет Полли.
«А может быть, и оттого, что она не была по-настоящему
близка и реальна для нас обеих, – размышляла Полли. – Над образом Нетти всегда
витала тень, не слишком густая, чтобы не разглядеть, что под ней скрывается, но
достаточно плотная, чтобы приходилось напрягать зрение.
Возможно, именно это обстоятельство способствует
непрочности, хрупкости нашей скорби».
– Я и вправду лучше себя чувствую, – сказала Полли. – Не
пойму, почему и как это произошло, но ужасно радуюсь. Может быть, пора по этому
поводу перекрыть фонтан слез?
– Согласна. Не знаю, что меня сегодня больше порадовало с
утра – то, что ты пела, или то, что шила. Ну-ка покажи руки.
Полли послушно подняла их. Сказать, что эти конечности
принадлежали королеве красоты – погрешить против истины. Пальцы искривлены,
суставы распухшие, но Резали ясно видела, что отек по сравнению с тем, что был
в пятницу, когда Полли пришлось раньше времени уйти с работы, значительно
уменьшился.
