Лестер зажег свет на крыльце и прошел к машине. Может быть,
она оставила записку? Он почти спустился со ступенек и замер. Записка, в самом
деле, была оставлена. Она была написана размашистым почерком по ветровому
стеклу ярко-розовой краской из пульверизатора, по всей видимости позаимствованного
из его же гаража:
ОТПРАВЛЯЙСЯ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ, ЛЖИВАЯ СКОТИНА
Лестер стоял на ступеньках, снова и снова перечитывая
послание своей невесты. В чем дело? Может быть, Сэлли решила, что он отправился
на озеро Обурн, чтобы повеселиться с легкомысленными девицами? Это была
единственная мысль, которая казалась в такой ситуации достаточно логичной.
Он вернулся в дом и позвонил Сэлли. Выслушал никак не менее
двадцати гудков, но к телефону так никто и не подошел.
10
Сэлли предполагала, что он позвонит, и попросила разрешения
переночевать у своей подруги Ирен Лютьенс. Ирен, чуть ни выпрыгивая от
любопытства из трусиков, сказала: да, конечно, о чем речь! Сэлли была так
подавлена чем-то, что выглядела отвратительно. И вовсе не казалась хорошенькой.
Ирен не верила своим глазам, но все было именно так.
Сэлли со своей стороны не имела ни малейшего намерения
сообщать Ирен или кому бы то ни было еще о том, что случилось. Слишком это было
ужасно, слишком стыдно. Она унесет тайну с собой в могилу. Более получаса она
категорически отказывалась отвечать на вопросы подруги, а потом вся история
вылилась из нее вместе с горючими слезами. Ирен обнимала подругу и слушала с
широко раскрытыми глазами.
– Ничего, Сэлли, – уговаривала Ирен, баюкая подругу,
поглаживая ее по спине и плечам. – Ничего. Даже если этот сукин сын тебя не
любит, то помни – ты не лишена Господней любви. И я люблю тебя. И преподобный
Роуз. И уж ты не откажешь себе в удовольствии показать этому негодяю, у
которого сплошные мускулы вместо извилин и сердца, где раки зимуют.
Сэлли всхлипнула и кивнула, а подружка утешала ее как могла.
Ирен не могла дождаться наступления утра, чтобы обзвонить всех остальных своих
подруг. Они просто чокнутся! Ирен сочувствовала Сэлли, жалела ее, но в то же
время радовалась, что так случилось. Уж слишком она хорошенькая и чересчур
святая. Разве не приятно увидеть, как все разом рухнуло у нее под ногами?
А Лестер самый симпатичный парень в приходе. Если они с
Сэлли и в самом деле порвали, то почему бы ему не обратить внимание на нее,
Ирен? «Он иногда на меня поглядывает, – думала она, – словно пытается угадать,
какое на мне белье… так что вполне возможно…».
– Я чувствую себя так ужасно, – рыдала Сэлли. – Как будто
вся в грязиииии?..
– Конечно, еще бы, – ворковала Ирен, продолжая поглаживать
подругу. У тебя уже нет этого письма и фотографии, да?
– Я сожгла их! – глухо крикнула Сэлли, уткнувшись в грудь
Ирен, и содрогнулась от новой волны безутешного горя.
– Конечно, сожгла, – бормотала Ирен. – Именно так ты и
должна была поступить.
«А все же могла бы и подождать, пока я хоть одним глазком
взгляну, дура набитая», – думала она при этом.
Сэлли провела ночь в доме Ирен, в комнате для гостей, но
глаз не сомкнула. Слезы высохли и, глядя в темноту сухими и горячими глазами,
она представляла себе картины одна страшнее другой, картины собственной
жестокой, но приносящей несказанное удовлетворение мести, лелеяла и взращивала
мечты о реванше, знакомые и понятные тем, кто пережил полную и глубокую
уверенность в себе и был в результате обманут любимым.
Глава 15
1
Первый покупатель мистера Гонта из тех, что «по
предварительной договоренности», появился ровно в восемь часов утра во вторник.
Это была Люсиль Данэм, официантка из закусочной У Нэн. Черный глубокий блеск
жемчужин в витрине Нужных Вещей отозвался в душе неожиданной для нее самой
болью. Она понимала, что не сможет купить такую дорогую вещь, не сможет
никогда, до конца своей жизни. Уж во всяком случае, не на ту зарплату, которую
выдавала ей скряга Нэн Робертс. И тем не менее, когда мистер Гонт предложил ей
переговорить на этот предмет наедине, чтобы за спиной не торчало, как говорится,
полгорода, она клюнула на предложение, как клюет голодная рыба на
соблазнительную приманку.
Из Нужных Вещей она вышла в двадцать минут девятого с
выражением полного счастья на лице. Черный жемчуг она купила за неправдоподобно
мизерную цену в тридцать восемь долларов и пятьдесят центов. И к тому же
пообещала разыграть, совершенно безобидно конечно, надутого баптистского
проповедника Вильяма Роуза. «Разве это работа, – думала Люсиль, – это просто
удовольствие». Мерзкий ходячий сборник библейских цитат ни разу в жизни не дал
ей на чай ни цента. Послушная прихожанка методистской церкви, никогда даже не
помышлявшая о том, чтобы покрутить хвостом в залихватских ритмах буги на
танцульках по субботним вечерам, была твердо уверена, что вознаграждение ждет
на небесах; знает ли преподобный Роуз, частенько думала она, что Господь учит
давать, а не брать?
Ну что ж, она теперь его слегка проучит… не принеся при этом
никакого серьезного ущерба, как заверил мистер Гонт.
Вышеупомянутый джентльмен смотрел ей вслед из окна и мило
улыбался.
Ему предстоял трудный день, невероятно утомительный –
встречи чуть ни каждые полчаса и множество необходимых телефонных разговоров.
Для грядущего празднества почти все было готово, осталось всего несколько
деталей и можно запускать фейерверк. Как всегда в такой период, где бы то ни
было – в Ливане, в Анкаре, в западных провинциях Канады и здесь, в Хиксвилле,
США ему не хватало двадцати четырех часов в сутки. И все же цель оправдывает
средства, любишь кататься – люби и саночки возить, что посеешь, то и пожнешь и…
…и к тому же его старые глаза не подводили: вторая
сегодняшняя посетительница, Иветт Гендрон, торопилась на встречу с ним,
направляясь в сторону зеленого навеса.
– Трудный, трудный, трудный день, – бормотал мистер Гонт,
раздвигая губы в приветливой улыбке.
2
Алан Пэнгборн появился в конторе в половине девятого, к
телефонному аппарату уже была приклеена записка. Генри Пейтон из полиции штата
звонил без пятнадцати восемь и просил перезвонить. Прижав трубку плечом к уху,
Алан нажал кнопку автоматической связи с Оксфордским полицейским управлением.
Из верхнего ящика стола он достал четыре доллара монетами.
– Привет, Алан, – сказал Генри. – Боюсь, должен тебе
сообщить неприятные известия по поводу твоего двойного убийства.
– Оказывается, это убийство уже мое, – проворчал Алан и сжал
руку с монетами в кулак. А когда разжал, на ладони осталось три монеты. Он
откинулся на спинку кресла и положил ноги на стол. – Значит, новости,
действительно, не из приятных.
