Но Полли смотрела на телефон и вспоминала ночь – неужели это
было всего неделю назад? – когда она случайно зацепила азку пальцем и сорвала.
Она вспоминала боль, которая тут же вцепилась в ее руки
острыми голодными крысиными зубами. Она не в силах к этому вернуться. Просто не
в силах. Или в силах?
«Что-то страшное творится этой ночью в Касл Рок, – говорила
тетя Эвви.
– Неужели ты хочешь проснуться завтра и узнать, насколько
велика твоя доля вины в том, что происходит? Неужели ты готова заплатить такую
цену, Триша?».
– Ты не понимаешь, – простонала Полли. – Я ведь разыграла не
Алана, а Туза. Туза Мерилла. Он заслуживает и гораздо большего.
И тогда голос тети Эвви решительно произнес:
– В таком случае ты тоже этого заслуживаешь, дорогуша.
4
В тот вторник, в двадцать минут седьмого, когда молнии уже
сверкали почти над самым городом, а ночная тьма упрямо вытесняла предвечерние
сумерки, офицер полиции штата, сменивший в диспетчерской Шейлу Брайам, вышел в
предбанник Конторы шерифа. Он отогнул по краю довольно обширную площадь,
ограниченную клейкой лентой, похожую по очертаниям на обработанный алмаз и
обозначенную как место преступления, и бросился к тому месту, где стоял Генри
Пейтон.
Пейтон был явно в растрепанных чувствах. Предыдущие пять
минут он провел в компании двух дам и джентльмена, представителей прессы, и
теперь чувствовал себя так, как обычно после таких встреч: то есть как будто
его облили медом, а потом заставили вываляться в испражнениях гиены,
отравленных муравьиным ядом. Заявление его оказалось не столь подготовленным,
вразумительным и авторитетным и в то же время недостаточно расплывчатым, как
ему того хотелось: телевизионщики тянули его за язык. Они вожделели свежих
подробностей для программы новостей, которая выходила в эфир в половине
седьмого и, если бы он не подкинул им кость, набросились бы на него ко времени
выхода следующей программы, то есть в одиннадцать часов ночи. Он почти
признался, чего с ним не бывало за все годы работы в полиции, что никаких
ниточек не вытянул, а, иными словами, с чего начал, на том и засел. В конце
концов он не ушел с этой импровизированной прессконференции, а сбежал с нее.
Пейтон теперь жалел, что недостаточно внимательно выслушал
Алана Пэнгборна. Приехав, он решил, что работа будет пустячная для его опытных
ребят. У здешней полиции с контрольной службой плоховато, а уж они-то
справятся. Но с тех пор произошло еще одно убийство, заставшее Пейтона
врасплох. Убили женщину по имени Миртл Китон. Ее муж исчез, может быть сбежал в
горы, подальше от содеянного, а вполне вероятно, носится вокруг этого
ненормального городка в индейском танце победителя. Он ведь наверняка тронутый:
убил свою жену молотком.
Вся беда в том, что Пейтон не знал этих людей. А Алан и
Риджвик знали, но того и другого след простыл. Лапонт в больнице, вероятно
молится, чтобы доктора вернули его нос в первоначальное положение. Он поискал
Клаттербака и был не слишком удивлен, обнаружив, что того тоже в помине нет.
«Ты хочешь этого, Генри, – слышал он голос Алана. – Хочешь?
Хорошо, бери. А поскольку подозреваемые исчезают один за другим, почему бы пока
не воспользоваться телефонной книгой?».
– Лейтенант Пейтон! Лейтенант Пейтон! – Его звал офицер,
дежуривший в диспетчерской.
– В чем дело? – рявкнул Генри.
– Доктор Ван Аллен на радиосвязи. Хочет поговорить с вами.
– О чем?
– Не сказал. Требует вас.
Генри Пейтон вошел в диспетчерскую с чувством ребенка,
несущегося по склону холма на велосипеде без тормозов: с одной стороны обрыв, с
другой каменная скала, а за спиной волчья стая с лицами репортеров. Он взял
микрофон.
– Говорит Пейтон. Прием.
– Лейтенант Пейтон, говорит доктор Ван Аллен. Медэксперт
округа. Голос доносился издалека и часто прерывался, по всей видимости по
причине приближающейся грозы. «Вот только грозы мне сейчас не хватает», –
подумал Генри.
– Да, – сказал он вслух. – Я вас знаю. Вы отвозили в Оксфорд
мистера Бофорта. Как его самочувствие? Прием.
– Он… – Хр-фр-бр.
– Я вас не слышу, доктор Ван Аллен, – сказал Генри, стараясь
сохранить терпение. – У нас здесь гроза собирается, каких давненько не было.
Прошу вас, повторите. Прием.
– Умер, – успел выкрикнуть в перерывах между разрядами Ван
Аллен. – Он умер в машине, по дороге в больницу, но я считаю, что причина
смерти – не пулевые ранения. Вы понимаете? Мы не считаем, что этот пациент умер
от пулевых ран. У него произошел отек мозга, а затем инсульт. Очень вероятно,
что пуля была отравлена сильнейшим токсическим веществом, сразу попавшим в
кровь. Это же вещество практически разнесло его сердце в клочья. Прием.
«О Господи», – подумал Генри. Он ослабил узел галстука,
расстегнул воротник сорочки и только тогда нажал кнопку переговорника.
– Я принял ваше сообщение, доктор, но разрази меня гром,
если я хоть что-то понял. Прием.
– Токсином была отравлена пуля, попавшая в тело Бофорта.
Инфекция берет старт медленно, а потом начинает распространяться с ускорением.
У нас есть две четких веерообразных раны – на щеке и на груди. Очень важно…
Хр-фр-бр. -…это оружие. Десять-четыре.
– Повторите, доктор Ван Аллен. – Генри молился Богу, чтобы
этот человек перезвонят по телефону. – Прошу вас, повторите. Прием.
– У кого это оружие? – завопил Ван Аллен. – Десять-четыре!
– У Дэвида Фридмэна. Эксперта по оружию. Он забрал его в
Августу.
Прием.
– Он его разрядил предварительно? Десять-четыре.
– Да, так всегда делается. Прием.
– Это был револьвер или автоматический пистолет? Это теперь
очень важно. Десять-четыре.
– Автоматический пистолет. Прием.
– А обойму он разрядил? Десять-четыре.
– Это он сделает в Августе. – Пейтон тяжело опустился в
кресло. Он вдруг почувствовал, что вот-вот упадет. – Десять-четыре.
– Нет! Ни в коем случае! Этого делать нельзя! Вы
записываете?
– Записываю, – сказал Генри. – Я оставлю ему записку в
баллистической лаборатории, чтобы он не вынимал эти чертовы пули из этой
чертовой обоймы, пока не найдется какой-нибудь чертов умелец и не оближет эту
чертову отраву. Так? – Он чувствовал мальчишеское удовольствие от сознания, что
вся его ругань идет в эфир… а потом вдруг вспомнил, что в этот момент его
слушают все чертовы репортеры. – Послушайте, доктор Ван Аллен, об этом нельзя
беседовать по радио. Прием.
