– Мне всегда казалось, что лисий хвост нервы успокаивает, –
продолжал Хью. – Именно успокаивает, так мы тогда говорили, а не то, что теперь
стализиби… стазилиби… ста-би-ли-зи-ру-ет – вот, тьфу, черт, не выговорить, не
то что понять. А вы понимаете?
Но хозяин Нужных Вещей все так же стоял и смотрел своими
индейскими глазищами поверх перьевой метелки.
– Ну все равно, это неважно, я хочу его купить. Продадите?
– Безусловно, – сказал Лилэнд Гонт в третий раз. Хью
почувствовал облегчение и внезапное необъяснимое счастье. Он вдруг решил, что
все будет очень хорошо – все. Мысль представлялась невероятной – он был должен
всем и каждому в Касл Рок и еще в трех соседних городках, последние полгода он
был на грани потери работы, его «бьюик» ездил на одном честном слове – но мысль
казалась вполне реальной.
– Сколько? – спросил Хью. У него в голове пронеслось отчаянное
предположение, что он просто не сможет оплатить такую шикарную вещь, и возникло
состояние, близкое к панике. Что если так случится? А вдруг еще хуже – он в
течение завтрашнего дня наберет денег, а этот парень уже продаст хвост.
– Ну что ж, это зависит…
– От чего это зависит?
– От того, сколько вы намерены за него заплатить.
Словно во сне Хью вытащил из заднего кармана потрепанный
бумажник.
– Убери его, Хью.
Разве я называл свое имя?
Хью не помнил, чтобы представлялся, но бумажник послушно
вернул на место.
– Выверни свои карманы, прямо сюда, на эту стойку.
И снова Хью сделал, как ему велели. Выложил перочинный нож,
рулон папиросной бумаги, зажигалку и огромную сумму приблизительно в полтора
доллара мелочью, обсыпанной табачными крошками.
Монетки звякнули упав на стекло.
Человек наклонился и пристально изучил образовавшуюся кучку.
– Я, думаю, этого достаточно, – сказал он наконец, и
прошелся по кучке метелкой. Когда он ее убрал, нож, папиросная бумага и
зажигалка остались на месте, а мелочь исчезла.
Хью смотрел на все это без всякого удивления. Он оставался
стоять безмолвно и неподвижно, словно детская игрушка, у которой иссякли
батарейки, а хозяин магазина направился к витрине и, вернувшись с лисьим
хвостом, положил его настойку рядом с кучкой жалкого имущества Хью.
Он медленно протянул руку и погладил хвост. Он был холодный
на ощупь и густой, от него сыпались искры статического электричества. Гладить
его было все равно, что гладить ночное звездное осеннее небо.
– Красивый? – спросил Гонт.
– Очень. – Голос Хью как будто доносился издалека. Он хотел
забрать хвост.
– Не трогай, – резко приказал Гонт, и рука Хью мгновенно
упала. Он смотрел на Гонта с такой глубокой обидой, что она скорее походила на
горе.
– Мы еще не до конца рассчитались.
– Да, – согласился Хью и снова потянулся за бумажником. Я
под гипнозом, думал он, будь я проклят, если этот тип не загипнотизировал меня,
но все равно это очень приятно… как ни странно.
Рука его тянулась к карману медленно, как это бывает под
водой.
– Оставь в покое свой бумажник, кретин, – нетерпеливо
произнес мистер Гонт и отложил метелку в сторону. И снова рука Хью бессильно
повисла.
– Почему люди считают, что ответы на все вопросы таятся в
бумажниках?
– голос Гонта звучал раздраженно.
– Не знаю, – ответил Хью. На самом деле он никогда не
задумывался над этим. – Но это и вправду глупо.
– Хуже, – рявкнул Гонт. Голос его слегка дрожал как у
человека, который устал или сердится. Он и в самом деле устал: день был длинный
и утомительный. Многое сделано, но работа еще только в самом начале. – Это
хуже, чем глупо, это преступно! Знаешь, Хью, мир полон нищих, которые не
подозревают, что все вокруг них идет на продажу… если только ты готов заплатить
сполна. Они следуют привычному порядку и тешат себя собственной гордостью и
непродажностью. А такая гордость – самообман, Хью, самообман, не стоящий
выеденного яйца.
– Яйца… – эхом отозвался Хью.
– За то, что людям действительно необходимо, деньгами
расплачиваться нельзя. Самый толстый бумажник в этом городе не стоит капли пота
из-под мышки рабочего человека. Бумажник! Какая чушь! А души? Души, Хью? Если
бы у меня был всего лишь гривенник, веря каждому на слово, кто готов продать
душу за то-то и то-то, я бы уже давно купил Импайр Стэйт Билдинг. – Он подался
вперед, и губы его искривились в хищной усмешке, обнажив желтые кривые зубы. –
Скажи мне, Хью, что бы я, клянусь всем живым, ползающим под землей, делал с
твоей душой?
– Ничего, наверное, – голос его по-прежнему доносился
издалека, как будто из глубины огромной темной пещеры.
– Мне, думается, твоя душа, Хью, теперь не в самой лучшей
форме.
Мистер Гонт внезапно успокоился и выпрямился.
– Хватит лжи и полуправды, Хью, тебе знакома женщина по
имени Нетти Кобб?
– Дурочка Нетти? Все в городе знают дурочку Нетти. Она убила
своего мужа.
– Так говорят. А теперь послушай меня, Хью, и слушай
внимательно. И тогда ты сможешь забрать свой лисий хвост и отправиться домой.
Святоша Хью слушал очень внимательно. На улице уже шел
сильный дождь и свистел ветер.
8
– Брайан! – резко окликнула мисс Рэтклифф. – Брайан Раск!
Ну, я от тебя этого не ожидала. Подойди-ка сюда! Быстро!
Он сидел в заднем ряду класса, где проводились уроки
логопеда, и сделал что-то не так, нечто ужасное, судя по тону мисс Рэтклифф, но
он не понимал, что именно до тех пор, пока не встал. И только тогда он понял,
что раздет донага. Жар, как волна стыда захлестнула его, но и возбудила
одновременно. Взглянув вниз и заметив, как пенис постепенно напрягается, он
почувствовал смешанное чувство тревоги и гордости. – Ты слышал, что я сказала?
Подойти сюда!
Он медленно прошел на середину комнаты, а остальные – Сэлли
Мейерс, Донни Френкель, Нонни Мартин, и бедняжка придурочный Слоупи Додд –
хихикали над ним.
Мисс Рэтклифф стояла у своего стола, руки в боки, глаза
мечут искры, потрясающий ореол угольно-черных волос над головой.
– Ты – плохой мальчик, Брайан, очень плохой.
Он стыдливо потупил голову, зато головка его пениса
приподнялась, так что стала казаться, будто это единственная часть его тела,
которая стыда не испытывает, потому что она не плохая вовсе, а совсем наоборот
– очень хорошая. В том, чтобы быть плохим, вероятно, тоже есть своя прелесть.
