Длиннопалая рука, бледная как сама смерть, протянулась в
полумраке к кольцу над дверью, схватилась за него и задернула шторы.
9
Брайан не осознавал, что не дышит до тех пор, пока не
выпустил воздух одним долгим свистящим выдохом. На заднем дворе Ержиков не было
ни души.
Вильма, несомненно, вдохновленная неуклонно улучшающейся
погодой, вывесила для просушки белье перед тем, как идти на работу или куда бы
там ни было.
Оно трепыхалось и весело хлопало на трех рядах бельевых
веревок, искрясь на солнце и освежаясь на ветерке. Брайан подошел к черному
ходу и заглянул внутрь через дверное стекло, приставив к лицу с обеих сторон
ладони, чтобы лучше видеть. Дверь вела в кухню, и там было пусто. Он хотел
постучать, но тут же решил, что этот поступок станет лишь еще одним
свидетельством того, что он оттягивает время. Никого там нет. Лучше всего
сделать то, зачем пришел и поскорее выкатиться.
Он медленно спустился с крыльца и снова очутился в заднем
дворе.
Веревки, завешенные сорочками, нижним бельем, простынями, и
наволочками, находились слева. Справа располагался огород, где росли
всевозможные овощи, за исключением, пожалуй, карликовых тыкв. Дальше тянулась
живая хвойная изгородь. По другую его сторону жили, Брайан это знал,
Хэйверхиллзы, а еще через четыре дома стоял его собственный.
Дождь, пролившийся ночью, превратил огород в болото,
большинство овощей потонуло в вязкой разбухшей земле. Брайан нагнулся,
зачерпнул обеими руками пригоршни жирной, мокрой, добросовестно унавоженной
огородной почвы и, роняя стекающие между пальцев ручейки бурой жижи, направился
прямо к бельевым веревкам.
Ближайшая к огороду веревка была завешена простынями по всей
длине.
Они были еще сырые, но сохли прямо на глазах, обдуваемые
ветерком. И прихлопывали при этом, восхищаясь собственной сверкающей белизной,
Иди, нашептывал в ухо Брайану голос мистера Гонта, давай, Брайан, иди и сделай
это. Будь смелым и решительным как Сэнди Куфэкс.
Брайан поднял руки ладонями вверх. Он был несказанно удивлен
собственным неожиданным возбуждением, как недавно во сне. Теперь он радовался,
что не струсил. Ведь это и в самом деле забавно.
Он вытянул руки вперед разглядывая причудливые, грязные
полосы, веером расползавшиеся до локтей. И вот комья грязи полетели на чистые
простыни шлеп-шлеп.
Он вернулся в огород, зачерпнул еще две пригоршни и залепил
их на другие простыни, потом еще и еще. Он носился взад и вперед, как
помешанный, зачерпывал и швырял, зачерпывал и швырял.
Он бы так весь день безумствовал, если бы не услышал крик.
Сначала ему показалось, что кричат на него. Брайан съежился и даже испуганно
взвизгнул.
Но тут же понял, что кричала миссис Хэйверхилз, подзывая
свою собаку.
Так или иначе ему пора было убираться отсюда. И поживее.
Осмотрев плоды своего труда, он сразу почувствовал прилив стыда и сожаления.
Простыни некоторым образом защитили остальное белье, но сами
превратились в грязные тряпки. Только кое-где остались белые нетронутые
островки, как будто для того, чтобы напомнить, какого цвета были когда-то эти
несчастные простыни.
Брайан оглядел свои руки, на которых тоже не было живого
места, и поспешил за угол дома, где заметил водопроводный кран. Вода не была
отключена, и стоило Брайану отвернуть кран, как из него хлынула холодная струя.
Он тер руки изо всех сил до тех пор, пока не смыл все до последнего бурого
следа, включая полоски под ногтями, не обращая внимания на то, что руки немели
от холода. Он даже манжеты сорочки постирал.
Закрыв кран, он вернулся к своему велосипеду, поднял опоры и
повел его обратной дорогой. Сердце екнуло, когда он увидел неподалеку желтую
небольшую машину, но это оказался «сивик», а не «юго». Водитель проехал мимо,
не затормозив и не заметив маленького мальчика с покрасневшими от холода
руками, вцепившимися в руль велосипеда, на дороге, ведущей к дому Ержиков,
маленького мальчика с лицом, похожим на доску объявлений, где было на писана:
ВИНОВЕН!
Как только машина «скрылась из виду, Брайан сел в седло,
пригнулся к самому рулю и закрутил педалями. Он не остановился и не снизил
скорость до того момента, пока не оказался на подъездной дороге к своему дому.
Онемение в руках к этому времени почти прошло, но он все еще чувствовал
неприятное покалывание, руки оставались шершавыми и, главное… красными.
Стоило ему войти, как мама окликнула из гостиной:
– Это ты, Брайан?
– Да, мама, – то, что он делал на дворе Ержиков уже казалось
далеким и нереальным, как сон. Вне всяких сомнений мальчик, который теперь
стоял в залитой солнечным светом чистой кухне, мальчик, который открывал
холодильник и доставал оттуда молоко, никак не мог быть тем самым мальчиком,
который погружал руки в грязь на огороде Вильмы Ержик, а потом швырял эту грязь
на простыни Вильмы Ержик, швырял, и швырял, и швырял.
Конечно, нет.
Брайан налил себе молока, разглядывая при этом руки. Они
были чистые.
Красные, но чистые. Он поставил пакет молока обратно. Сердце
уже совсем угомонилось и работало в обычном ритме.
– Как прошел день в школе? – спросила Кора.
– Нормально.
– Хочешь посмотреть со мной телевизор? Скоро начнется «Санта
Барбара», а сейчас идет «Поцелуй Херши».
– Конечно, хочу, – сказал Брайан. – Но сначала поднимусь к
себе ненадолго.
– Только не оставляй там стакан. Молоко прокисает и начинает
вонять, а потом стакан не отмывается в посудомойке.
– Я принесу его обратно, ма.
– Смотри, не забудь.
Брайан поднялся к себе в комнату и провел полчаса в
сладостных мечтах над карточкой Сэнди Куфэкса. Когда к нему заглянул младший
брат Шон и спросил, не хочет ли он сбегать с ним вместе в угловой магазин,
Брайан захлопнул свой альбом бейсбольных карточек и сказал Шону, чтобы тот
выметался и не смел возвращаться, пока не научится стучать в дверь, если она
закрыта. Он слышал, как Шон еще долго стоял в коридоре и горько плакал, но не
чувствовал к нему ни капельки жалости.
Существует же, в конце концов, такая вещь, как хорошие
манеры.
10
Веселая компания попала за решетку – не ради смеха. А там,
представь, уже джаз-банд сидел – ну и потеха! Что началось тут – спаси нас
Господи Иисусе! Прыжки, ужимки, визги – концерт в тюремном вкусе.
Король стоит, расставив ноги, голубые глаза сияют, обтянутые
белым трикотажным костюмом ляжки трясутся. Поддельные бриллианты сверкают в
ярком свете люстр. Прядь иссиня-черных волос падает на лоб. Микрофон почти у
самого рта, но недостаточно близко, чтобы Майра не смогла разглядеть капризный
изгиб верхней губы.
