Она поднялась на ноги и увидела Пита, осторожно
спускавшегося со ступенек крыльца.
– Вильма, ты что, упала? Как ты себя чувствуешь?
– Да, – завопила она что было сил. – Да, я упала! Я
прекрасно себя чувствую! Включи же наконец свет, черт тебя подери!
– Ты ушиб…
– ВКЛЮЧИ СВЕТ, ТЕБЕ ГО-ВО-РЯТ! – прорычала она не своим
голосом и вытерла руку о куртку. Теперь и куртка была выпачкана липкой грязью.
Вильма впала в такую ярость, что перед глазами заплясали красные горошинки в
такт стучащей в висках крови. Но больше всего она была зла на себя, за то что
испугалась. Хоть и на секунду.
Тяф-тяф-тяф!
Теперь уже заливался кабыздох на другом участке. Господь
свидетель, как она ненавидела собак, особенно тех, что лаяли.
Темная фигура Пита поднялась по ступенькам, дверь открылась,
рука его просунулась внутрь и, наконец, двор до самого конца залил яркий поток
света.
Вильма оглядела себя и увидела жирные мазки грязи по всему
фасаду своей новой осенней куртки. Она с силой провела рукой по лицу и поняла,
что оно тоже покрыто слоем бурой грязи. Она чувствовала, как липкие холодные
ручейки текут по спине.
– Грязь! – Вильма была настолько потрясена, что не верила
своим глазам и ощущениям, не понимала что разговаривает вслух. Кто мог такое
сделать?
Кто осмелился?
– Что ты сказала, дорогая? – переспросил Пит. Он шел ей
навстречу и теперь остановился в нескольких шагах. Лицо Вильмы строило такие
гримасы, что Питеру Ержику это показалось чересчур опасным: как будто под кожей
у нее завелся целый клубок ядовитых змей.
– Грязь! – визжала Вильма, протягивая руки к Питу. Жирные
бурые брызги полетели с ее пальцев в его сторону. – Грязь, говорю! Грязь!
Пит смотрел через ее плечо и постепенно до него начинал
доходить смысл воплей. Нижняя челюсть у него отвалилась. Вильма обернулась и посмотрела
по направлению его взгляда. Поток света, вырвавшийся из кухни, осветил бельевые
веревки и с беспощадностью обнажил то; что нужно было скрыть.
Простыни, которые она утром вывесила чистыми, теперь
спускались с прищепок грязным старым тряпьем; они были не просто облеплены
грязью, они ею были покрыты сплошь, они были в грязь закованы.
Вильма обвела взглядом огород и заметила ямы на тех местах,
откуда грязь зачерпывали. В траве осталась протоптанная тропинка, по которой
носился взад и вперед метатель грязи; носился, зачерпывал, носился, швырял.
– Проклятье! – снова завопила Вильма.
– Вильма… дорогая… вернись в дом и я… – у него просветлел
взгляд, как только в голову пришла счастливая мысль:
– Я согрею тебе чаю.
– К чертовой бабушке твой чай! – голос Вильмы взвился на
самую вершину визга, и тут же захлебнулся лаем пес Хэйверхиллов: Тяф-тяф-тяф!
Как она ненавидит собак. Господи, ты видишь, ты слышишь, как я их ненавижу?
Проклятые громкоголосые, исчадия ада!
Гнев переполнял Вильму, и, переполненная, она бросилась
назад к своим простыням, вцепилась в них и стала срывать. Пальцы натянули
первую веревку, вырвавшись, она зазвенела, словно гитарная струна. Простыни
сочными шлепками падали на землю. Со стиснутыми кулаками, сверкающим взором,
словно ребенок в истерике, Вильма сделала один огромный лягушачий прыжок и
оказалась на самой вершине простынной кучи. Куча влажно зашипела, осела и
выбросила вверх сноп грязных брызг, окатив ими нижнее белье Вильмы. Это
оказалось последней каплей. Она открыла рот и уж тут вылила из него все, на что
была способна. Будь она трижды проклята, если не найдет того, кто это натворил!
Даа, ООНАА НААЙДЕЕТ! Уж будьте покойны! А когда найдет…
– Что случилось, миссис Ержик? – послышался тревожный голос
миссис Хэйверхилл.
– Ах, так вас растактак. Наливаетесь там у себя чаями да
кофеями!
Телевизоры свои вонючие все никак не насмотритесь! Тогда
закрывайте свои охальники, от одного вашего голоса блевать тянет! – орала
Вильма.
Она сползла с грязной кучи. Волосы окончательно выбились
из-под платка, и Вильма со злостью откидывала пряди с раскрасневшегося лица.
Эта ублюдочная собака все-таки доведет ее когда-нибудь, доведет…
На этом мысль оборвалась, как будто отключилась. Собаки.
Проклятые кабыздохи!
Кто живет неподалеку от нее, сразу за углом, на Форд Стрит?
Минутку, вкралась ошибка: не кто, а какая безмозглая дура живет сразу за углом
со своей облезлой вонючей псиной по имени Налетчик?
Как это кто? Нетти Кобб, конечно, вот кто. Собака лаяла всю
весну, даже не лаяла, а визжала тем отвратительным щенячьим визгом, от которого
мурашки по коже бегают, и в конце концов Вильма позвонила Нетти и сказала, что
если та не заставит своего пса замолчать, то ей, Вильме, придется позаботиться
об этом самой. Неделю спустя, после того как никакого положительного сдвига не
произошло (во всяком случае такого, который Вильма вынуждена была бы признать),
она снова позвонила Нетти и во второй раз предупредила, что та обязана заткнуть
своему сучьему ублюдку глотку, не то ей, Вильме, придется обратиться в полицию.
И вот, той же ночью, когда проклятое собачье отродье снова раззявило свою пасть
и затяфкало, Вильма сдержала обещание.
Приблизительно через неделю после этого Нетти объявилась в
магазине. В отличие от Вильмы она была из тех людей, которым свойственно долго
ворочать мозгами, прежде чем начать действовать. Она терпеливо стояла в очереди
к кассе, где сидела Вильма, хотя не взяла ни единого предмета, за который надо
было платить. Когда ее очередь подошла, она произнесла своим дребезжащим
тоненьким голосочком:
– Прекратите издеваться надо мной и моим Налетчиком, Вильма.
Это хороший, послушный маленький песик и советую вам оставить его в покое и не
доставлять нам обоим неприятности.
Вильма, всегда готовая к бою, была нимало не смущена тем,
что перебранка состоится на рабочем месте, более того, ей скорее это нравилось.
– Дама, вы даже не представляете себе, что такое настоящие
неприятности. Но если вы не заставите свою собачонку замолчать, обещаю вам это
подробно объяснить.
Нетти, бледная как мел, резко щелкнула замком своей сумочки
и с такой силой вцепилась в нее, что вздулись вены на руках кистей до самых
локтей.
– В таком случае и я вас предупреждаю.
– Ой, ой, испугала! Ну я прямо описалась от страха! –
крикнула ей вслед Вильма (предстоящий бой всегда приводил ее в прекрасное
расположение духа), но Нетти не обернулась, только прибавила шагу.
После этого собака затихла, что несколько разочаровало
Вильму, так как весна выдалась в целом скучная. Пит тоже не давал никаких
поводов поцапаться, и посему Вильма пребывала в такой тоске, которую не в силах
была рассеять даже пробивающаяся первая травка и листва. Расцветить и украсить
ее жизнь могла бы только настоящая схватка. И Вильма радовалась, предвкушая
таковую даже с таким не слишком достойным противником, как Нетти Кобб. Но после
того, как собака замолчала и повела себя благопристойно, Вильма стала
задумываться о том, чтобы выстрелить по другой цели.
