И вдруг одной майской ночью собака залаяла снова.
Продолжалось это совсем недолго, но все же Вильма поспешила к телефону, чтобы
позвонить Нетти (она уже давно записала ее номер телефона на видном месте,
чтобы в случае необходимости не терять времени).
Без какого-либо вступления и предисловия она приступила
прямо к делу.
– Говорит Вильма Ержик, дорогуша. Я ведь тебя предупреждала,
что если ты не заткнешь глотку своей собаке, я сделаю это сама.
– Но ведь он уже замолчал, – отчаянно крикнула Нетти. – Я
забрала его в дом, как только вернулась и услышала, что он залаял. Оставьте
меня и Налетчика в покое! Предупреждаю вас! Не оставите – пожалеете!
– Помни мои слова, – сказала Вильма. – С меня довольно. В
следующий раз как только он вякнет, я больше полицию беспокоить не буду. Приду
сама и перережу ему глотку.
Она повесила трубку, прежде чем Нетти успела ответить.
Основное правило ведения боя с врагом (соседями, родственниками, супругом)
оставить за собой последнее слово.
С тех самых пор собака молчала. То есть может быть и не
всегда молчала, но Вильма лая не слышала. Во-первых, на самом деле, если
сказать честно, ее никогда этот лай глобальным образом не беспокоил, она
вспоминала о нем только от нечего делать, а, во-вторых, дело теперь нашлось,
поскольку она отыскала гораздо более достойное применение своим боевым талантам
женщину, которая владела симпатичным ателье в Касл Вью. И поэтому она почти
начисто забыла о существовании Нетти и Налетчика.
Но, может быть, Нетти о ней не забыла? Вильма ее видела
накануне в новом магазине. И если бы взгляды могли убивать, думала она, то
лежать ей бездыханной на полу того самого магазина.
Стоя теперь над кучей своего испорченного белья, Вильма
вспоминала страх и отвращение во взгляде Нетти, вспоминала, какая брезгливая
гримаса исказила лицо этой суки, как презрительно искривились ее губы, показав
на мгновение полоску зубов.
Вильме было хорошо знакомо выражение ненависти, и именно его
она увидела вчера на лице Нетти. Предупреждаю вас… вы пожалеете.
– Вильма, пошли домой, – сказал Пит и осторожно положил ей
на плечо руку. Она резким движением сбросила ее.
– Оставь меня в покое.
Пит отступил на шаг.
Может быть, она тоже забыла, подумала Вильма. Во всяком
случае до того, как увидела меня вчера в магазине, а, может быть, что-нибудь
задумала (я вас предупреждала), что-нибудь выпекала в своих полурасплавленных
мозгах и, увидев ее в магазине, приняла решение.
Теперь она была почти убеждена, что только Нетти, из тех, с
кем она мельком виделась за последние несколько дней, могла иметь к ней
претензии.
Были и другие в городе, кто не пылал к Вильме любовью, но
такую грязную трусливую шутку могла сыграть только Нетти, и уж очень эта шутка
совпадала по содержанию с тем взглядом, который она на нее бросила в новом
магазине.
Некий затаенный страх и угроза одновременно.
(Вы пожалеете.) И еще ненависть. Она сама походила на
собаку, которая готова укусить, но только когда жертва повернется спиной.
Все, нет никаких сомнений, что это Нетти Кобб. Чем больше
она думала об этом, тем более крепла уверенность. И то, что она натворила
непростительно. Не потому, что простыни испорчены. Не потому, что поступок
мерзкий и трусливый. И даже не потому, что он мог быть совершен только
человеком, у которого с мозгами не все в порядке.
Непростительно потому, что Вильма испугалась. Правда, на
одно короткое мгновение, когда нечто липкое и холодное, словно рука чудовища,
шлепнула ее по лицу, но и этого мгновения страха было вполне достаточно.
– Вильма? – прошептал Пит, когда она повернулась к нему
своим широким плоским лицом. Ему не понравилось выражение на этом лице,
освещенном с крыльца, – яркие белые полосы света, перемежающиеся с глубокими
черными впадинами теней. Не понравился ему и невидящий взгляд жены. – Милая?
Как ты себя чувствуешь?
Она прошагала мимо, как будто его не было рядом. Пит
поспешил следом и увидел, как она направилась прямиком к… телефону.
4
Нетти сидела в своей гостиной с Налетчиком у ног и новым
абажуром цветного стекла на коленях, когда зазвонил телефон. Было двадцать
минут восьмого. Она вскочила, схватив абажур, и со страхом и подозрением
посмотрела на телефонный аппарат. У нее возникла мысль – совершенно
необоснованная, конечно, – что звонит кто-нибудь из Высокого Начальства, чтобы
сказать, что абажур необходимо вернуть, что он принадлежит другому человеку,
что такая прекрасная вещь просто не может оставаться в маленькой коллекции
Нетти и что она полная дура, если даже на миг предположила, будто такое счастье
возможно.
Налетчик мельком взглянул на нее, как будто спрашивая,
собирается она подходить к телефону или нет, а потом снова опустил морду на
лапы.
Нетти аккуратно поставила абажур и подняла трубку. Наверняка
все гораздо проще: звонит Полли и попросит, чтобы Нетти завтра утром, по дороге
на работу, прихватила в Хемфиллз Маркет что-нибудь им всем перекусить во время
обеденного перерыва.
– Алло, квартира Нетти Кобб, – уверенно произнесла она. Всю
свою жизнь Нетти опасалась Высокого Начальства и считала наилучшим способом
свой страх не выказывать – самой говорить начальственным тоном. Страх от этого
никуда не девался, но зато оставался под контролем.
– Я знаю, что это ты натворила, чокнутая сука, – прорычал
голос в трубке, и прозвучал так неожиданно и мерзко, как удар ножом в спину.
У Нетти перехватило дыхание; на лице застыло выражение
ужаса, какое бывает у человека, оказавшегося в ловушке; сердце, затрепыхав,
поползло к горлу. Налетчик снова вопросительно взглянул на хозяйку.
– Кто… кто…
– Ты, черт побери, прекрасно знаешь кто, – произнес голос и
был абсолютно прав. Кому так разговаривать, как не Вильме Ержик, этой
дьявольски страшной женщине?
– Он не лаял! – завопила Нетти так тоненько и визгливо, как
может говорить человек, только что вдохнувший целый баллон гелия. – Он уже
вырос и не лает больше! Он здесь сидит, прямо у моих ног.
– Хорошо развлеклась, вымазав грязью мои простыни, сволочь? –
Вильма окончательно взбеленилась. Эта идиотка собирается притворяться будто
речь снова пойдет о собаке.
– Простыни? Какие простыни? Я… я… – Нетти посмотрела на
прекрасный абажур и как будто впитала от него силы. – Оставьте меня в покое!
Сами вы сволочь! Вот!
– Ну ты у меня получишь за это! – никому не удастся
безнаказанно прийти ко мне во двор и вымазать грязью мои простыни в мое
отсутствие. Никому.
