Он уже давно твердил насчет Мэйо Клиник, и Полли опасалась,
что если он догадается насколько ей худо теперь на самом деле, то станет еще
настойчивее. Она не желала, чтобы ее проклятые руки стали самой важной частью
их взаимоотношений… и еще она боялась того, что ей могли бы сказать на
консультации в больнице. С болью она еще могла жить, но без надежды едва ли.
– Ты не достанешь из духовки картофель? – попросила Полли. –
Я хотела позвонить Нетти прежде, чем мы сядем за стол.
– А что с Нетти?
– Расстройство желудка. Она сегодня не пришла. Я хотела
убедиться, что это не инфекция. Резали говорит, что сейчас ходит желудочный
грипп, а Нетти до смерти боится врачей.
Алан, который знал и понимал гораздо больше, чем Полли могла
себе представить, подумал: кто бы говорил о страхе, любимая? Полли пошла к
телефону, а Алан продолжал свои наблюдения. Он был полицейским и не мог
расстаться со своими профессиональными привычками даже вне службы. Не мог и не
желал, и не пытался. Если бы он был бдительнее в последние месяцы жизни Энни, она
и Тодд скорее всего были бы живы до сих пор.
Когда Полли направилась к двери, он обратил внимание на
перчатки и вспомнил, что Полли стягивала их зубами вместо того, чтобы снять как
снимают все люди. Он видел, как она выкладывает на тарелку цыпленка, и от его
внимания не ускользнула гримаса боли и закушенная губа, когда она приподняла
тарелку, чтобы поставить ее в печь. Это все признаки плохие. Он встал и подошел
к двери, ведущей из кухни в гостиную, чтобы пронаблюдать, достаточно ли легко
или с усилием Полли будет снимать телефонную трубку.
Это один из самых верных способов определить ее состояние.
Но именно тут он увидел улучшение или ему, во всяком случае, так показалось.
Полли набирала номер Нетти быстро и уверенно, но поскольку
стояла в дальнем конце комнаты, он не смог разглядеть, что аппарат, как и все
остальные аппараты в доме, был другой конструкции – кнопки огромного размера.
Алан вернулся в кухню, продолжая прислушиваться к тому, что происходило в
комнате.
– Алло, Нетти?… Я уже собиралась повесить трубку. Я тебя
разбудила?… Да… Ага… Как ты себя чувствуешь?… Ну хорошо… Я думала о тебе… Со
мной все в порядке. Алан принес на ужин цыпленка из Клак-Клак Тунайт… Да,
спасибо.
Доставая деревянное блюдо с полки над кухонным столом, Алан
раздумывал: врет она все насчет своих рук. Неважно, как она орудует с
телефоном, все равно рукам не лучше, чем в прошлом году, а, может быть, и хуже.
Ее ложь Алана не удивляла, он так же как Полли понимал смысл лжи во благо.
Вспомнить хотя бы историю с младенцем. Она родила в начале 1971 года,
приблизительно через семь месяцев после того, как покинула Касл Рок на
автобусе, направляющемся в Грейхаунд. Алану она поведала, что ребенок мальчик,
Полли назвала его Келтоном – умер в Денвере в возрасте трех месяцев. Задохнулся
во время приступа астмы, кошмар, который пришлось пережить молодой матери.
История была вполне реальна, и Алан ни секунды не сомневался, что Келтон
Чалмерс в самом деле умер. Проблема с версией, выдвинутой Полли, состояла лишь
в том, что она была неправдой. Алан, как профессиональный полицейский, ложь от
правды мог отличить всегда (исключение составляло только вранье Энни) Да,
подумал Алан, это было единственное исключение из правила, и оно обошлось
дорого.
Что подсказывало ему, что Полли обманывает? Мимолетное
подрагивание век над широко распахнутыми глазами, чересчур прямой взгляд.
Пальцы левой руки, теребящие мочку уха. Переступание с ноги на ногу,
крест-накрест как в детской игре, когда надо предупредить – я подвираю.
Все это и ничего из этого. Главное – внутренний звонок.
Звонок наподобие того, какой звучит в аэропорту на пропускном пункте, когда
через него проходит кто-нибудь с металлическими коронками во рту.
Ложь Алана не злила и не беспокоила. Есть люди, лгущие из
корысти, люди, лгущие дабы избежать боли, и те, которые лгут только потому, что
правдивость им чужда по сути… но есть и такие, кто лжет, чтобы выиграть время
до того момента, когда придется сказать правду. Алану казалось, что вранье
Полли насчет Келтона было как раз из последней категории, и он собирался ждать
правды столько, сколько понадобится. Пройдет время, и она решится поведать ему
свою тайну. К чему спешить? Спешки нет, даже сама мысль об этом казалась роскошью.
Голос ее – глубокий и спокойный доносившийся из гостиной, тоже доставлял
радость, незаслуженную. Он еще не отделался от чувства вины за то, что
находился здесь и знал, где, в каком ящике, на какой полке стоит та или иная
кухонная утварь, за то, что знал, в каком ящике гардероба Полли держит свою
нейлоновую ночную сорочку, и даже на каком уровне закрепляются летние оконные
жалюзи, но все это сразу же переставало мучить, как только он слышал ее голос.
Смысл во всем этом простой и единственный – звук ее голоса становился звуком
дома.
– Если хочешь, я могу попозже зайти, Нетти… Ты отдыхаешь?
Ну, конечно, отдых самое лучшие лекарство. Завтра?
Полли рассмеялась. От ее смеха, такого раскованного и
мелодичного, всегда веяло весной, свежестью. Алан думал, что готов до скончания
века ждать, когда она решится сказать правду, если только она будет почаще так
смеяться.
– О, Господи, нет! Завтра суббота! Я собираюсь валяться в
постели и грешить.
Алан улыбнулся. Выдвинув один из ящиков под плитой, он
достал оттуда пару рукавиц и открыл духовку. Одна картофелина. Две картофелины.
Три…
Четыре… Как им вдвоем удастся поглотить четыре таких
огромных печеных картофелины? Но он был заранее готов к тому, что всего будет
много, потому что таков был кулинарный стиль Полли. В этих картофелинах тоже
наверняка скрыт свой тайный смысли, может быть, когда Алан будет знать ответы
на все «почему?», растает и мучительное чувство вины.
Секунду спустя после того, как Алан достал картофель,
запищала микроволновая печь.
– Я должна идти, Нетти…
– Все в порядке, – крикнул Алан из кухни. – У меня все под
контролем.
Не забывай, что я полицейский, милая дама.
– … но ты мне позвони, если что-нибудь понадобится. Ты
уверена, что лучше себя чувствуешь?… А ты скажешь, если станет хуже?…
Обещаешь?…
Ладно… Что?… Нет, я просто спросила… И тебе тоже… Спокойной
ночи, Нетти.
Когда она вошла в кухню. Алан уже выложил на блюдо цыпленка
и занимался картофелем.
– Алан, милый, тебе вовсе не надо было все это делать
самому.
– Я весь к вашим услугам, милая дама. – Алан хорошо понимал
и то, что когда руки Полли болели, вся жизнь для нее становилась бесконечной
битвой; самые простейшие обыденные мероприятия превращались в труднопреодолимые
препятствия, а наказанием за неудачу – растерянность и боль. Загрузить
посудомоечную машину. Положить поленья в камин. Работать ножом и вилкой, чтобы
очистить печеную картофелину от кожуры.
