– И она заглянула своими голубыми глазами в самую душу
Алану.
– Нет, но…
Ее рука снова сжалась, не сильно, но достаточно решительно.
– Я хочу задать вам один вопрос. Это очень важно, поэтому
подумайте как следует.
Он кивнул.
– Рэй был ее лечащим врачом, и даже он не замечал подобных
признаков, если они были. Не замечала их я. Я была ее близким другом и не
замечала этих признаков, если они были. Вы были ее мужем и не замечали их тоже,
если, конечно, было что замечать. И вы считаете, что на этом все, это конец
пути.
– Я не понимаю, о чем вы.
– Был еще человек, близкий ей, гораздо ближе, чем мы с вами,
– сказала Полли. – Во всяком случае, я так думаю.
– О ком вы гово…
– О Тодде.
Он смотрел на нее не в силах понять. Как будто она говорила
на другом языке.
– Тодд, – терпеливо повторила Полли. – Тодд, ваш сын. Тот
самый, кто не дает вам заснуть по ночам. Ведь дело все в нем, разве не так? Не
в ней, а в нем.
– Да, – сказал Алан. – В нем. – Он не узнал собственного
голоса, а в душе постепенно образовывалось нечто огромное и тяжелое. Теперь,
лежа в постели Полли, он вспоминал тот момент, в собственной кухне, с
удивительной отчетливостью: ее ладонь на его запястье, проскользнувший через
окно луч предвечернего солнца, золотистые волосы, светлые глаза, мягкий голос.
– Она заставила Тодда сесть в машину. Он сопротивлялся,
кричал?
Боролся с ней?
– Нет, конечно, нет, но она была его ма…
– Чья идея была Тодду поехать в тот день с ней в магазин? Ее
или его?
Вы не помните?
Он уже хотел сказать нет и вдруг вспомнил. Их голоса
доносились из гостиной в то время, как он сидел в своем кабинете, ломая голову
над очередными свидетельскими показаниями. «Мне нужно ехать в магазин, Тодд.
Хочешь со мной?» «А ты позволишь мне посмотреть новые
видеокассеты?»
«Почему бы нет? Спроси папу, не нужно ли ему чего-нибудь».
– Это была ее идея, – сказал Алан.
– Вы уверены?
– Да но она его спросила. Не приказывала. Огромное нечто в
душе продолжало расти. Оно скоро вырвется, думал Алан, и прольется на землю, и
взорвется, потому что оно прорастает корнями во все стороны, вглубь, вширь.
– Он ее боялся?
Она теперь допрашивала его с пристрастием, как он в свое
время допрашивал Рэя Ван Аллена, но заставить ее замолчать он не мог. И не был
уверен, что хочет. Что-то было во всем этом правильное, то, что не приходило
ему в голову во время бессонных ночей. То, что осталось еще живо.
– Тодд боялся Энни? Господи, конечно, нет.
– А в последние несколько месяцев?
– Нет.
– Несколько недель?
– Полли, я был тогда не в состоянии наблюдать. Все из-за
Тэда Бомонта, писателя… эти чудовищные события…
– Вы хотите сказать, что были так поглощены работой, что не
замечали Энни и Тодда, когда они были поблизости, или просто редко бывали дома?
– Нет… да… то есть я, конечно, был дома, но…
Странное ощущение: оказаться на другом, принимающем конце,
этого потока вопросов. Как будто Полли накачала его новокаином, а потом стала
колотить как боксерскую грушу. А НЕЧТО продолжало расти и продвигаться к выходу,
туда, где силы гравитации заставят его обрушиться на землю.
– Тодд приходил к вам когда-нибудь и жаловался, что боится
мамы?
– Нет…
– Он хоть раз пришел и сказал: знаешь, па, мама собирается
покончить со собой и меня прихватить для компании?
– Полли, это ерунда какая-то. Я…
– Он говорил такое?
– Нет!
– А говорил ли он, что мама разговаривает или ведет себя
странно?
– Нет…
– А Эл в это время был в школе?
– При чем тут Эл?
– Она оставила в гнезде одного сына. Когда вы уходили на работу,
они оказывались наедине. Они обедали вместе, она помогало ему делать уроки,
смотрела с ним телевизор…
– Читала ему… – эхом откликнулся Алан. Он по-прежнему не
узнавал своего голоса, высокого, слабого.
– Она была наверняка первым человеком, которого Тодд видел
по утрам и последним – перед сном, – продолжала Полли. Рука ее покоилась на его
запястье. Глаза смотрели на него открытым взглядом. – Если был такой человек,
кто мог заметить приближение трагедии, то только тот, кто умер вместе с ней. А
этот человек никогда не сказал об этом ни слова.
Вот тут странная штука внутри Алана упала. Его лицо стало
двигаться.
Он чувствовал, как это происходит – как будто к коже в
нескольких местах привязали веревки и теперь дергают и тянут в разные стороны,
ласково, но в то же время настойчиво. Горло стиснуло и обдало горячей волной.
Лицо ошпарило жаром. Глаза наполнились слезами. Полли Чалмерс раздвоилась,
растроилась, а затем расплылась, превратилась в игру света и тени. Грудь его
вздымалась, но легкие, казалось, не находили достаточно воздуха. Его рука
перевернулась в мгновенном порыве и стиснула ее руку с такой силой, что это
наверняка причинило ей резкую боль, но она не издала ни звука.
– Я тоскую по ней! – закричал он подняв лицо и тяжелый
болезненный всхлип разорвал фразу надвое. – Мне плохо без них обоих! О,
Господи, как мне плохо без них!
– Я знаю, – тихо сказала Полли. – Я знаю. Ведь в этом все и
дело.
Правда? В том, как тебе плохо без них.
Он плакал. Эл плакал каждую ночь две недели подряд, и Алан
не отходил от него, успокаивал, как мог, но сам не плакал ни разу. Теперь он
дал себе волю. Рыдания охватили все его существо и уносили так далеко, как
могут унести только рыдания. Он не в силах был остановить или облегчить их. Он
не мог больше сдерживать своего горя и теперь, к собственному удивлению, понял,
что делать этого вовсе не надо. Он оттолкнул чашку и слышал откуда-то из своего
далека, как она разбилась вдребезги, упав на пол. Он опустил свою измученную,
пылающую жаром, голову на стол, обхватил ее руками и рыдал.
В какой-то момент он почувствовал, как Полли приподняла его
голову своими прохладными руками, уродливыми, добрыми, ласковыми руками, и
прижала к своему животу. Так и держала, а он плакал. Долго, долго, долго.
