8
Полли шевельнулась во сне, и он, как мог, осторожно, чтобы
не разбудить, снял ее руку со своей груди. Глядя в потолок, он думал о том, что
Полли скорее всего в тот день спровоцировала его слезы. Она, по всей видимости,
чувствовала, что ему необходимо дать выход своему горю, скорее, чем получить
ответы, коих не существовало в природе.
Это положило начало их сближению, хотя в тот момент Алан
вряд ли понимал, что это начало; скорее, все походило на конец чего-то. Между
тем днем и другим, когда он в конце концов набрался смелости пригласить Полли
на ужин, Алан часто вспоминал спокойный взгляд ее голубых глаз и нежное
прикосновение руки к запястью. Думал он и о той осторожной, но настойчивой
последовательности, с какой она подводила его к мыслям, которые он игнорировал,
намеренно или нет. И тогда он ощутил в себе новые чувства по поводу смерти
Энни; как только преграда между ним и его горем оказалась разрушенной, эти
новые чувства хлынули потоком. Самым главным и мучительным из них была ярость
по поводу того, что Энни скрывала свою болезнь. Болезнь, которую можно было
лечить и вылечить… и за то, что она в тот день взяла с собой сына. Об этом и о
других своих ощущениях он говорил с Полли в кафе Березы, в апреле, в один из
прохладных и дождливых вечеров.
– Ты оставил мысли о самоубийстве и теперь думаешь об
убийстве, сказала она. – Поэтому и злишься, Алан.
Он покачал головой и хотел снова заговорить, но она
протянула руку через стол и прижала свой искривленный палец к его губам. Тише,
замолчи.
Жест так удивил его, что он действительно замолчал.
– Да, сказала она. – Я на этот раз не собираюсь тебя
поучать, Алан.
Много годы утекло с тех пор, как я в последний раз ужинала
наедине с мужчиной, и не собираюсь портить удовольствия, играя роль Миссис
Главной Обвинительницы. Но нельзя злиться на людей – во всяком случае так, как
делаешь это ты – только за то, что они попали в аварию. Как бы там ни было, но
в таком случае всегда большой процент надо класть на случайность и
непреднамеренность. Если бы Энни и Тодд погибли по вине отказавших тормозов, ты
бы грыз себя за то, что не проверил их, или снес голову Сонни Джекету за
нерадивую работу, когда последний раз привозил ему машину в ремонт. Но ты бы не
винил ее. Разве не так?
– Наверное, так.
– Не наверное, а наверняка. Почему ты не считаешь, что это
был несчастный случай, Алан? Ты уверен, что произошел спазм потому, что так
тебе сказал доктор Ван Аллен. А тебе никогда не приходило в голову, что она
могла резко свернуть с дороги, увидев оленя? Разве не могло быть все так
просто?
Могло. Олень, птица или, в конце концов, выехавшая на
встречную полосу чужая машина.
– Да, но пристяжной ремень…
– Да забудь ты этот ремень! – воскликнула она с такой
страстью, что посетители за другими столиками обернулись. – Может быть, у нее
тогда болела голова, и она в первый раз в жизни забыла пристегнуться, но это
вовсе не значит, что Энни намеренно разбила машину. Та же головная боль
вероятно, одна из самых сильных – могла быть причиной и того, что ремень Тодда
оказался пристегнутым. И все-таки это не главное.
– Что же тогда?
– А то, что здесь куча всяких «может быть», – которые питают
твое озлобление. Но даже если самое худшее из твоих предположений верно, правды
ты никогда не узнаешь.
– Не узнаю.
– А если бы узнал… – Она пристально посмотрела ему в глаза.
На столе между ними стояла свеча. Ее глаза в свете пламени казались темнее, и
Алан видел, как в каждом плясал огонек. – Знаешь, опухоль мозга тоже несчастный
случай. Здесь не может быть обвиняемых. Алан, нет – как вы их называете
преступников. Пока тебе это не станет ясно, шансов нет никаких.
– Каких шансов?
– Наших, – спокойно отозвалась Полли. – Ты мне очень
нравишься. Алан, и я еще недостаточно стара, чтобы не рискнуть, но слишком
стара, чтобы не иметь неудачного опыта и не знать, куда могут завести чувства,
если их выпустить из-под контроля. Я не позволю им теперь разбушеваться до тех
пор, пока ты не оставишь Энни и Тодда в покое.
Алан потерял дар речи. Она серьезно смотрела на него, сидя
за столом старой загородной харчевни, отблеск оранжевого пламени камина плясал
по ее шелковистым щекам и левому виску. А снаружи заунывным кларнетом распевал под
карнизами ветер.
– Я слишком много сказала? – спросила Полли. – Если так, то
попрошу тебя отвезти меня домой. Я терпеть не могу попадать в двусмысленное
положение, но не более того, как что-то задумывать исподтишка. Он протянул руку
и дотронулся до ее пальцев. – Нет, Полли, ты сказала совсем не слишком много. Я
люблю тебя слушать.
Она улыбнулась, и улыбка осветила все лицо.
– Тогда ты получишь свой шанс.
Так это и началось. У них не возникало чувства вины, когда
они встречались, но они ощущали необходимость вести себя осторожно – не только
потому, что это был маленький городок, и Алан занимал в нем видную должность, а
Полли требовалось поддерживать репутацию в обществе, чтобы продолжать свое дело
– но потому, что оба понимали возможность обвинения.
Они оба были недостаточно стары, чтобы не воспользоваться
шансом, но в достаточно солидном возрасте, чтобы оставаться
предусмотрительными.
Осторожность никогда не помешает.
Затем, однажды в мае, они стали физически близки, и Полли
рассказала ему обо всех годах между Тогда и Теперь… Он не до конца ей поверил и
остался в надежде, что наступит день, когда она расскажет всю правду, не
распахивая при этом так широко глаза и не теребя слишком часто мочку левого
уха. Он понял, что ей было трудно решиться рассказать даже то, что он услышал,
и поэтому готов был ждать продолжения. Надо быть терпеливыми. И осторожными.
Достаточно и того, вполне достаточно, что он окончательно влюбятся в Полли,
когда долгое лето проходило мимо них по Мейн Стрит.
Теперь же, глядя в потолок в спальне Полли, он думал, не
настало ли время снова заговорить о женитьбе. Он уже пытался однажды, в
августе, но она тогда снова сделала этот жест – шшш, замолчи. Теперь, думал он…
Но длинный состав раздумий стал постепенно разваливаться и
сходить с рельсов…
Алан заснул.
9
Во сне он бродил по какому-то гигантскому магазину, шел
вдоль прилавка, длинного, нескончаемого. В магазине было все, все, что он
когда-то хотел приобрести, но не мог себе позволить – часы с заводом от взмаха
рукой, широкополая мягкая шляпа от Аберкромби и Фитч, восьмимиллиметровая
кинокамера фирмы Белл энд Хауэлл, сотни других предметов – но что-то еще
оставалось позади, за плечом, то, чего он не видел.
