— А теперь. — сердито сказала она, — теперь ты снова изнасилуешь меня, чтобы подтвердить свои слова.
— Я ни разу не насиловал тебя, богиня. Каждый раз, когда я занимался с тобой любовью, ты сама хотела этого. Единственный человек, с которым ты боролась, — это ты сама!
— Я презираю тебя! — прошептала она испуганно. — Я ненавижу тебя! Как же я могу желать твоих ласк, если я испытываю к тебе отвращение?
— Это вожделение, Зенобия. Разве я не говорил тебе этого в первую ночь? Может быть, ты не хочешь меня, но твое прекрасное тело хочет. Ты — женщина. Ты уже познала любовь мужчины, и ты познала страсть мужчины. Ни та, ни другая не испугала тебя. Почему же тогда откровенное мужское вожделение вызывает а тебе такую сумятицу, богиня?
— Это плохо! — твердо ответила она. — Заниматься любовью без любви и нежности — это плохо!
— Кто сказал такую глупость, богиня? Ты еще молода, и, несомненно, тот небольшой опыт, который ты приобрела всего лишь с двумя мужчинами, не дает тебе право выносить такое суждение.
Он снова протянул к ней руки, обнял ее за талию и притянул к себе ее сопротивляющееся тело.
— Я никогда не испытывал любви, однако я наслаждаюсь, лежа рядом с красивой и страстной женщиной. Раньше никто никогда не жаловался мне, богиня. Если бы ты просто наслаждалась теми ощущениями, которые я возбуждаю в твоем теле, ты поняла бы, что я прав.
— Ты — злой человек. Я не позволю тебе уничтожить меня! — тихо сказала она.
— Я не собираюсь уничтожать тебя, богиня, — прошептал он, и его теплое дыхание коснулось ее уха. Его слова и прикосновения вызывали у нее легкую дрожь.
— Позволь мне любить тебя, Зенобия! Не сопротивляйся! Его рука начала медленно и нежно ласкать ее груди.
— Ах, богиня, моя прекрасная богиня! — прошептал Аврелиан, прижавшись губами к ее мягким ароматным волосам.
Зенобия почувствовала, что его руки и губы с нежностью ищут чего-то. Она слышала в его голосе сдерживаемую страсть, и ее душа, казалось, ушла глубоко внутрь ее тела, откуда и наблюдала за ним. Несмотря на долгий сон, Зенобия не отдохнула, у нее не оставалось сил, чтобы сопротивляться ему. Расстегнув серебряную, филигранной работы застежку ее спального халата, он раздел ее. Он был очень осторожен, очень нежен. В течение нескольких долгих минут он просто сидел и пристально смотрел на ее крепкие золотистые груди, которые вздымались и опадали в такт дыханию.
Потом бережно уложил ее на спину между подушек и начал покрывать ее грудь нежными поцелуями. Его губы прикасались к ней легко и быстро.
— Я солдат, богиня, — тихо произнес он. — Грубый солдат, и у меня никогда не было времени, чтобы как следует заняться любовью с красивой женщиной. Но здесь, в твоем благоухающем дворце, я задержусь и буду обожать тебя, пока для нас не наступит время ехать в Рим.
Потом его губы снова принялись ласкать ее плоть. На этот раз они двигались медленно и чувственно, своей лаской пробуждая внутри нее крошечное пламя желания.
Она не сопротивлялась — то ли из-за усталости, то ли потому, что признавала свою капитуляцию перед Римом. Она и сама не знала, почему. Его губы, руки, его соблазнительные слова — все это соединялось, чтобы покорить ее. Она проиграла Пальмиру, и что бы она ни сказала, что бы ни сделала, он возьмет ее тело, потому что, как он сказал, он победитель. Возможно, если она уступит ему, ей удастся в какой-то степени вернуть контроль над ситуацией. На короткое мгновение она подумала о Делиции. Наверное, именно так она себя чувствовала в те дни, прежде чем Оденат отдал ее замуж за Руфа Курия, вынужденная предлагать свое тело, чтобы выжить. Как презирала ее Зенобия! Но ведь тогда она еще на знала этого! И все же она поклялась себе, что обязательно выживает. И если для этого придется использовать свое тело, то, о боги, она сделает это!
Зенобия посмотрела на Аврелиана и сказала просто:
— Люби меня!
Изумленный, он взглянул на нее, и когда она повторила эти два слова, он застонал, словно умирающий от голода человек, которого пригласили на роскошный пир. Он мог бы поклясться, что его руки дрожали, когда он окончательно раздевал ее. Он пристально и страстно смотрел на нее, а его руки пробегали по ее шелковистой коже, двигались вверх, чтобы охватить ее большие груди, потом скользили вниз, по ее бедрам. Его пальцы, вначале нерешительно, а потом все более уверенно с нежностью проникали между пухлых губ ее бугра Венеры. Она еще не была по-настоящему подготовлена, когда его белокурая голова быстро опустилась и его язык коснулся крошечного потайного чувственного цветка ее женственности. Она судорожно вздохнула, но его пальцы мягко раздвинули ее внутренние губы, и его язык принялся искусно ласкать ее, исторгая из нее поток жидкого пламени. Она поняла, что ей все равно. Так или иначе, ей не удастся избавиться от этого человека, поэтому, ни о чем не беспокоясь, Зенобия позволила себе отдаться вихрю приятных ощущений, которые Аврелиан возбуждал в ее теле.
Он был невероятно выносливым любовником, и, пострадав в эти последние ночи от его жестокости, она была очень удивлена, увидев, что он способен на такую чувствительность и нежность. Его алчущие губы начинали вносить смятение в ее чувства, когда он с такой чувственностью сосал этот крошечный лакомый кусочек ее нежной плоти. Из глубин ее души поднялась жаркая волна, и она вскрикнула, все еще испытывая страх перед чувствами, которые этому человеку удалось пробудить в ней.
Аврелиан понял ее, пригладил спутанную прядь волос у нее на лбу и поцеловал.
— Ты так прекрасна в своей страсти! — тихо сказал он.
— Возьми меня! — прошептала она дрожащим голосом и, повернувшись, прильнула к нему, дрожа всем телом.
Он мгновенно, словно защищая, заключил ее в объятия своих сильных рук и тихо произнес:
— Здесь, в уединении твоей спальни, моя душа смягчается. Я знаю, что волную твои чувства, богиня, но знаешь ли, как волнуешь мои чувства ты? Со мной такого еще никогда не бывало прежде. Не думаю, что когда-нибудь смогу насытиться тобой!
Его голос тал хриплым от волнения, и она почувствовала, как его член, твердый и полный страстного желания, прижимается к ее бедрам. Однако на этот раз он не сделал ни одного движения, чтобы силой овладеть ею.
Неожиданно Зенобия поняла, что если римские любовники Клеопатры уничтожили ее, то это, несомненно, случилось потому, что ее предшественница любила их и доверяла им.» Я никогда не полюблю этого человека и не доверюсь ему, — думала она, — но если смогу доставить ему удовольствие — а я, совершенно очевидно, сделаю это, — тогда, возможно, мне удастся спасти наследство моего сына «. Она посмотрела в его суровое лицо, освободила руки, привлекла к себе его голову и нежно поцеловала его. Ее мягкие губы почти застенчиво прильнули к его губам.
— Ты прав, римлянин, — тихо произнесла она. — Вожделение — великая вещь, к тому же приятная. Ты не удивишься, если я скажу, что хочу тебя?
Он взглянул на нее сверху вниз, и его голубые глаза искали на ее лице признаки насмешки. Но, не найдя, он сказал:
