Ему так хотелось задать несколько вопросов, но он переменил тему, как будто Зенобия и Аврелиан совсем не интересовали его. Он не был уверен, что Гай не шпионит за ним в пользу императора.
— Я буду очень счастлив побыть в обществе Клодии, Гай. Она прекрасная жена и мать в добрых старых традициях, я завидую тебе.
— А почему ты не женишься? — внезапно спросил Гай.
Марк рассмеялся.
— Потому что никого не люблю. Мой брат продолжит наш род, мне нет необходимости жениться. А кроме того, я предпочитаю свободу.
— Да, я знал таких же как ты старых холостяков, — сказал Гай. — Есть и такие люди. Он встал.
— А теперь мне пора идти. Благодарю тебя за доброту к моей жене и детям. У моего брата просто нет времени, чтобы побеспокоиться о Клодии.
Мужчины пожали друг другу руки, и Гай ушел. Его быстрое» Прощай!«отдалось эхом и затихло.
Марк тяжело опустился на стул. Он вернулся к рассказу Гая о культе Аврелиана. Император публично взял Зенобию! Марк содрогнулся при мысли об этом ужасе. Ему захотелось задушить Аврелиана, ощутить его толстую шею под своими пальцами, видеть, как его лицо становится багровым, он судорожно делает несколько последних вдохов, и умирает!
Почувствовав, что жажда насилия бьет в нем ключом, он быстро поднялся и закрыл дверь библиотеки. Потом, вернувшись в комнату, начал методично уничтожать все, что в ней находилось. В ярости он швырял мебель на прекрасные, украшенные фресками стены. Он разбил всю керамику, которая была в комнате, и только кииги-свитки избежали уничтожения благодаря тому, что в библиотеку вовремя вошла Дагиан.
— Марк!
Она огляделась и пришла в ужас при виде кошмарного разгрома.
— Марк, что случилось?
Он каким-то образом услышал ее сквозь красную пелену ярости, и его горящие глаза мало-помалу прояснились.
— Я должен был либо сделать это, либо убить его! — сказал он.
Дагиан не стала спрашивать — кого. А вот за что?
— За что?
Марк рассказал ей обо всем, и глаза Дагиан наполнились слезами.
— Несчастная Зенобия! — тихо сказала она и добавила:
— Марк, а ты не сердишься на Зенобию?
— Нет, мама. Рим — настоящая сточная канава, и ни одному из нас здесь больше нет места. Только боги знают, как сильно я желаю увезти Зенобию отсюда!
— Тебе придется подождать, пока Аврелиан не отчалит из Бриндизи, Марк, и еще подождать недельку. Мы не можем подвергать себя риску, вдруг кто-нибудь узнает о наших планах. Ты должен сохранять спокойствие, сын мой.
— Да, мама, но когда я узнал о том, что он сделал с моей женой… Да проклянут его боги! Надеюсь, он никогда не вернется в Рим! Надеюсь, его убьют!
Однако в тот момент Аврелиан был еще далек от смерти. Он находился на вилле Зенобии в Тиволи, держал прекрасную пленницу в объятиях и страстно целовал ее. Она заставила себя пылко отвечать на его поцелуи и слегка покусывала его губы, чтобы еще сильнее разжечь его желание. Его руки ласкали ее полные груди.
— Ты так прекрасна! — шептал он ей на ухо, и она нежно улыбалась и прижималась к нему.
— Ты еще не знаешь наверняка, богиня? — спросил он. — Можно сказать точно — носишь ты моего ребенка или нет?
— Еще слишком рано, цезарь, — сказала она, застенчиво опустив глаза. — Обещаю, что пошлю тебе письмо, как только буду знать наверняка. В таких делах нельзя спешить, римлянин.
— Мне не хочется покидать тебя, богиня, но я не хочу, чтобы ты в своем положении подвергалась всем трудностям, неизбежным в путешествии.
Она ответила:
— Я понимаю, цезарь, и согласна с тобой. Я ведь не девушка в расцвете сил. Так будет лучше!
— Если бы только я мог знать наверняка!
Он беспокоился, что на короткое мгновение Зенобия чуть было не почувствовала к нему жалость. Но потом вспомнила об обрядах в храме Непобедимого Солнца.
— В ту ночь ты был таким мужественным и могучим, римлянин! — прошептала она с затаенной злобой. — Раз так предсказано, не стоит сомневаться в результате!
— Нет, нет! — ответил он, очевидно, опасаясь, что недостаток веры заставит богов внезапно изменить свое отношение к нему. — Нет, ты беременна, я уверен!
— Тогда поцелуй меня, Аврелиан, и отправляйся в путь. Ведь чем скорее ты покинешь меня, тем скорее вернешься — ко мне и к нашему ребенку.
Теперь она смотрела ему в лицо, и в ее серебристо-серых глазах плясали золотистые огоньки. Она никогда не была так прекрасна. Тут же его губы прильнули к ней. Но она не позволила расслабиться и поцеловала его в ответ столь же неистово. Когда их губы разомкнулись, он, как ни странно, почувствовал, что задыхается.
— Да будут с тобой боги, римлянин! — сказала она. Ему не оставалось ничего другого, как только оставить ее. Но уходя, он чувствовал себя неудовлетворенным. Взобравшись на колесницу, он обернулся и взглянул на нее еще раз. Образ Зенобии в ее огненно-красном каласирисе, с длинными черными волосами, развевающимися на ветру, с горделивой, высоко поднятой головой запечатлелся в его памяти. Он поднял руку в прощальном жесте, потом хлестнул лошадей и уехал. Колеса застучали по аллее, а потом по Фламиниевой дороге.
Она тоже подняла руку в прощании, думая о том, слышит ли он ее смех.
— Я больше никогда не увижу тебя, римлянин, и пусть воспоминания обо мне преследуют тебя вечность! — тихо воскликнула она, круто повернулась и вошла в дом.
Дни тянулись длинные и скучные, а ночи — темные и одинокие. В определенный день сомнения в возможности беременности отпали. Она никогда не верила, что император в состоянии зачать ребенка, ведь прежде ему ни разу не удалось стать отцом. Но безумие, творившееся в храме Непобедимого Солнца, заронило семена сомнения.
Преторианские гвардейцы вокруг ее виллы были удалены по ее просьбе, которую она передала в сенат через Клавдия Тацита.
— Я не желаю ввергать правительство в чрезмерные расходы по моему содержанию, — сказала она. — Достаточно того, что Рим предоставил мне дом.
Тацит предположил, что вскоре она получит полную свободу. На его добром старом лице появилось мягкое и отрешенное Выражение.
— Откуда такая уверенность? — спросила она.
— Перед отъездом император сделал несколько довольно интересных утверждений относительно вашего состояния. Несколько недель назад ходили служи об обряде плодородия в его храме Непобедимого Солнца.
— Если вы имеете в виду, Тацит, ту ночь, когда меня накачали наркотиками, а потом император изнасиловал меня на алтаре своего храма, то позвольте заверить вас, что в результате не произошло ничего особенного. Правда, мне до сих пор отчаянно стыдно. Аврелиан до своего отъезда предпочел поверить, будто бы я понесла от него ребенка. Я не стала его разубеждать в этом, чтобы избавиться от скучной обязанности сопровождать его в Византию. Если сенат не верит мне, то пусть расспросят моих служанок или позовут доктора, чтобы он осмотрел меня. Я не беременна.
